Игла бессмертия - Дмитрий Бовичев Страница 23

– Колька получит пяток горячих, это решено, но, Георгий, я… Постой, ты помнишь, что вчера мы перешли на ты?

– Да-да, припоминаю, – слегка покривил душой Воронцов.

– Так вот, Георгий, у меня строго, но я не тиран, нет. Я человек миролюбивый, и если мой крестьянин провинился, то я тоже терплю убыток. – При этих словах он широко взмахнул рукой, показывая размер своих потерь. – Я плачу гривенник за порку! Да-с. Мой конюший исполняет роль «le bourreau»* и получает за то жалование.

– Удивительно и весьма… гм, ново.

– Да, я люблю порядок и бываю строг даже к себе. Вы, сиречь, ты вовремя изволил заглянуть, я как раз собирался в присутствие, мне надобно дать наставление городским смотрителям. Не желаешь ли составить мне компанию?

Ответ на этот простой вопрос оказался для Воронцова неожиданно трудным. С одной стороны, он всё ещё помнил о сгоревшей церкви и о губительности промедления, но с другой – да, как ни странно, он даже очень хотел взглянуть на рутинную работу Колоскова. Появились мысли, что там, в присутствии, есть что-то важное и поехать туда нужно непременно.

Дверь в комнату отворилась, и вошла баба с подносом, на котором уместились молоденькие репки в плетёном туеске, пирожки на тарелке, пузатый кувшин и две кружки.

– Прошу, Георгий, это славная бражка, лёгкая и необременительная, я всегда выпиваю её перед службой, – предложил исправник, и гость, снова удивив самого себя, с удовольствием принял предложение.

Дворяне выпили. Питьё оказалось мутным яблочным вином и вправду очень приятным и невесомым.

Колосков велел бабе кланяться своей хозяйке и не ждать его сегодня.

– Колька! Беги домой и принеси в присутствие мою саблю, потом возвращайся и передай Осипу всыпать тебе пять плетей.

– Слушаюсь, барин.

– На службу я всегда цепляю саблю, – поделился исправник, – хоть, право слово, давно уж не доводилось вынимать её из ножен. А ты, я гляжу, со своей и не расстаёшься?

– Это рапира, – механически поправил Воронцов.

Георгий глянул на гарду своего клинка отстранённо, будто это и не ему тот оттягивал пояс привычным весом.

Разум его пребывал в странном, доселе незнаемом состоянии. Будто бы раздвоившись, капитан понимал, что должен ехать в Берёзовку навстречу Николаю, что дорога может быть опасной и потому-то он ещё утром пристегнул клинок, но при всём этом главная цель как будто потускнела, а ярче и важнее стали какие-то суетные сиюминутные и бестолковые дела.

– О чём задумался, друг Георгий? – усмехнулся Колосков. – Взгляд у тебя таков, будто ты мыслями в эмпиреи вознёсся, ха-ха.

– А? Да… Гм, вспоминал историю. Я часто бываю в разъездах, а в дороге случается всякое. Хоть лесные разбойнички обыкновенно сторожатся нападать, завидев мундир, но в прошлом году, под Нижним Новгородом, помню, осмелились. Ехали мы тогда вместе с одним помещиком, видно, на его скарб и позарились.

Воронцов с Колосковым вышли во двор, где Георгий снова замер, глядя теперь на поклажу, притороченную сзади седла.

– Что же, как ты отбился? – подтолкнул его к продолжению исправник.

– Что, прости? А-а… пистолеты подготовил загодя, да и солдат со мной был, тоже – не лыком шит. – Рассказчик сел на коня. – Двоих я уложил с ходу, самого прыткого – проткнул, да против троих встал с рапирой. А что у них? Топоры, колья. Ну, был один самопал, да стрелок издалека пальнул – промазал. Солдат мой из ружья его уложил да штык в мгновение приладил, поди повоюй с ним, они и разбежались.

– А что ж за людишки-то были?

– Должно быть, беглые.

– Да, крестьяне, они если силу видят – задают стрекача. Но вот в нашей губернии разбойнички другого сорта… А, постой, вчера ведь я тебе уж рапортовал…

До «большого дома» дворяне добрались молча, впрочем, и ехать-то было недолго. Уже знакомая Воронцову компания из гусыни с потомством и собаки всё так же обреталась около лужи, немногие прохожие кивали исправнику и капитану и неспешно шествовали дальше.

Уже у входа их догнал отправленный за саблей Колька.

– А, молодец, спасибо. Осипу сказал тебя высечь?

– Нет ещё.

– Смотри же, не забудь, а то знаю я вас, шельмецов. А вот, кстати… Георгий, если нет у тебя к слуге твоему дел, то не отошлёшь ли его для проверки?

– Не знаю, право, стоит ли.

– О, ты сильно меня обяжешь. Ведь я не смогу присутствовать. Я, правду сказать, и не люблю этого вида и смотрю обыкновенно из дому – через окно. Да и то ничего не видно, а только из конюшни доносятся удары и благочестивые крики. Бывает, правда, что Осип сильно радеет об исполнении наказа, так тогда даже крыша от ударов трясётся.

– Что же, и до смерти забивает?

– Нет, упаси бог! – перекрестился местный новатор.

– Что ж, если надо, то… Тихон, сходи с Николаем да проследи за делом.

– Хорошо, а что после?

– После можешь быть свободен.

– Да, милейший, – задержал исправник Тихона, – вот, прими гривенник да передай его моему конюшему как тот кончит дело.

– Добро, барин.

– Вот молодец, и скажи там, на кухне, чтоб тебя угостили.

– Благодарствую.

Мужики ушли, а дворяне поднялись в присутствие. Внутри за своим столом сидел секретарь. Как только дверь начала открываться, он почуял явление вышестоящих и подпрыгнул как напружиненный.

– Доброе утро, Александр Фёдорович! – бодро воскликнул он, полагая, что, когда начальство приходит, тогда и утро.

– Доброе, братец, доброе. Георгий, вот, рекомендую тебе Причкаляева Фоку Харитоновича, очень сообразителен, проворен и трудолюбив.

Секретарь опустил очи долу и даже покраснел.

– Мы уже знакомы.

– Что у нас сегодня? Что уличные смотрители, пришли ли для наставления?

– Уже отправились по своим концам.

– Та-ак, молодцы. – Исправник отпер кабинет своим ключом, прошел и сел в кресло за большим столом так, будто жёсткий кафтан надел – уж очень оно было для него узко. – Что на подпись?

– Вот-с, извольте видеть, сегодня совсем тонкая стопка.

В самом деле, в представленной папке оказалось всего листов семь-восемь.

– Отлично, отлично.

Главный чиновник особенно не утруждал себя вдумчивым прочтением, лишь бегло проглядывал и ставил размашистую подпись.

– Та-ак, с делами покончено, не желаешь ли рюмочку лимонной настойки? – спросил Колосков гостя, вставая. – Чудная штучка, чудная.

Оная штучка хранилась недалеко – в остеклённом шкафу с папками жалоб и судебных тяжб. И если кипы бумаги лежали в навал, съезжая друг на друга, то пузатый хрустальный графин с рюмочками покоились на отдельной полке, в почтительном отдалении от суетных бланков, заявлений и просьб. На закуску имелись три марципановые конфеты.