Кровавый гимн - Энн Райс Страница 22

Итак, никто не может обвинить меня в том, что за свое двухсотлетнее существование я обрел соответствующую возрасту мудрость. Мне известен только один способ продвижения вперед.

Клем высадил нас напротив отеля – нового, довольно-таки роскошного и очень дорогого, стоявшего, можно сказать, в самом центре города. Его официальным адресом была Кэнал-стрит (запущенная улица, своего рода граница, разделявшая Новый Орлеан), а главный вход был расположен со стороны Французского квартала (того маленького мира, которому я отдаю предпочтение).

Мона пребывала в таком трансе, что нам с Квинном пришлось подхватить ее с двух сторон и тащить до лифта. Естественно, в вестибюле не было ни одного человека, который бы не обратил на нас внимание, – и не потому, что мы были бессмертными кровопийцами, намеревавшимися уничтожить парочку себе подобных на пятнадцатом этаже, а потому, что мы выглядели невероятно эффектно, особенно Мона – в украшенной перьями блестящей накидке и в туфлях на угрожающе высоких каблуках.

К этому моменту жажда мучила Квинна не меньше, чем Мону, и вела его к цели.

А я все еще размышлял в поисках ответов на вопросы, которые он задавал в лимузине. Поэзия… Любовь… И я, тайно мечтающий стать святым! О, как долга и утомительна жизнь! И помните, мои драгоценные Дети Ночи, что я говорил о телепатии: как бы хороша она ни была, к реальности она не имеет отношения.

Как только мы добрались до нужного номера, я толкнул дверь, но не особенно сильно – коль скоро я собирался закрыть ее за собой, петли следовало оставить на месте. Картина, которая предстала моим глазам, когда я по-кошачьи бесшумно прокрался в комнату, поразила меня до глубины души.

О, что за существа обитают в Садах Зла на этой Земле!

Парочка скитальцев танцевала в полумраке под волнующую, чувственную музыку – концерт Бартока для скрипки с оркестром. Громкие звуки заполняли все пространство гостиничного номера. Печальная, душераздирающая, всепоглощающая музыка призывала отбросить никчемную мишуру земного существования и ощутить, что значит настоящее величие.

Парочка производила гораздо лучшее впечатление, чем я ожидал, однако на бордовом диване в глубине комнаты я заметил смертных детей. Бесчувственные, они лежали там как придется, а синяки и царапины свидетельствовали о том, что время от времени несчастным приходилось служить источниками крови.

Дверь закрылась, но эти двое нарушителей всех наших законов целиком отдались во власть танца и грандиозной музыки и даже внимания не обратили на троих непрошеных гостей.

Внешность у них была весьма эффектной: высокие, смуглокожие, с черными как смоль волосами до пояса (оба семиты или арабы по происхождению), с крупными чертами лица и великолепно очерченными губами. Грациозные от природы, они с закрытыми глазами и безмятежным выражением на лицах изгибались, раскачивались, мычали, не разжимая губ, в такт музыке. Мужчина, который внешне мало чем отличался от женщины, то и дело откидывал назад свою роскошную шевелюру, а потом одним круговым движением головы окутывал себя длинными прядями.

На них была сногсшибательная одежда из блестящей черной кожи – обтягивающие брюки и жилеты без воротников. На плечах и запястьях сверкали золотые браслеты. Время от времени они заключали друг друга в объятия, а потом вновь расходились в стороны. Потом женщина, не прекращая танца, подошла к дивану с лежащими на нем детьми, выбрала маленького мальчика и начала из него пить.

При виде этой жуткой картины Мона вскрикнула. Два вампира застыли на месте и уставились на нас. Их движения были настолько синхронными, что можно было подумать, будто это два автомата, управляемые из одного операционного центра. Бесчувственный мальчик был отброшен на диван.

Сердце у меня в груди превратилось в маленький тугой узел. Музыка – душераздирающий, печальный, жалобный голос скрипки – затопила сознание.

– Квинн, выруби это, – велел я.

Не успел я закончить фразу, концерт Бартока прервался. В номере воцарилась звенящая, вибрирующая тишина.

Вампиры прижались друг к другу и стали похожи на изваяние.

У них были тонкие изогнутые брови, тяжелые веки и густые ресницы. Арабы? Да, с улиц Нью-Йорка. Брат с сестрой… мелкие торговцы… приходилось много трудиться… тяжелая работа… было по шестнадцать, когда их создали… – информация волнами исходила от них вместе с преклонением передо мной и бьющей через край радостью, вызванной моим появлением. О Господи, дай мне сил! Мой Хуан Диего, ты свидетель!

– Мы и не мечтали, что когда-нибудь увидим тебя наяву! – Женщина, говорила с явным акцентом. Низкий, чарующий голос был исполнен благоговения. – Мы надеялись, молились, и вот ты здесь. Это и правда ты!

Она раскинула и протянула ко мне восхитительные руки.

– Почему вы убивали невинных в моем городе? – шепотом спросил я. – Где вы взяли этих детей?

– Но и ты, ты сам пил кровь детей! Об этом написано в «Хрониках». – Мужчина говорил спокойно, с уважением и с таким же, как у сестры, акцентом. – Мы подражаем тебе! Что мы сделали такого, чего не делал ты!

Узел у меня в груди затянулся еще туже. Отвратительные деяния, проклятые признания. Господи, прости меня.

– Вы знаете о моем запрете, – сказал я. – Все знают, что я велел держаться подальше от Нового Орлеана, что этот город принадлежит мне. Кто не знаком с этим запретом?

– Но мы пришли поклониться тебе! Для нас ты стал легендой, – сказал мужчина. – Мы уже бывали здесь прежде, и тебя это никогда не беспокоило.

И тут они поняли, какую роковую ошибку совершили.

Мужчина рванулся к двери, но Квинн без особых усилий перехватил его за руку и развернул на сто восемьдесят градусов.

Женщина в шоке стояла посреди комнаты и неотрывно смотрела на меня черными как уголь глазами.

– Нет! – наконец воскликнула она. – Нет, ты не можешь просто взять и уничтожить нас, ты не сделаешь этого. Ты не заберешь наши бессмертные души, не заберешь. Ты наш кумир, мы во всем подражаем тебе. Ты не можешь так с нами поступить. О, молю, сделай нас твоими слугами, научи нас всему. Ты будешь нашим господином! Нашим наставником во всем.

– Вам известны правила, – продолжал настаивать я. – Вы позволили себе их нарушить. Думали, что можете появляться здесь, творить беззакония и безнаказанно исчезать. Вы убивали детей, прикрываясь моим именем? Вы делали это в моем городе? Вы ничего не поняли из того, что я написал в «Хрониках». И не тычьте мне в нос моими признаниями. – Меня начало трясти. – Вы думаете, что я исповедался в своих деяниях для того, чтобы вы мне подражали? Мои прегрешения не идут ни в какое сравнение с вашими мерзостями.