Логово снов - Либба Брэй Страница 22

– Привет, как поживаете, я Генри Бартоломью Дюбуа Четвертый, и я ваша следующая сенсация.

Тут он уронил руку и улыбку вместе с ней и нервно заметался перед крыльцом.

– Нет, не могу я такого сказать.

– Но ты действительно следующая сенсация!

– Никакой сенсацией я себя не чувствую, ни следующей, ни…

– А вот тут-то на сцену выходит актерское мастерство. Заставь их тебе поверить. Помни про наш план. Так, еще раз. Кто им нужен?

– Я, – промямлил Генри.

– Очень убедительно, – c каменной физиономией оценила Тэта. – Ты им что продавать пришел, свои песенки или похоронный ритуал?

– Я ваша следующая сенсация! – объявил Генри уже с несколько большим чувством.

– Иди, малыш, и сделай их. Десять минут?

– Десять минут.

Он поднялся по лестнице на второй этаж. В узкий коридор выходили десятки крошечных комнатушек. Музыка была здесь повсюду, песни перекрикивали друг друга, пока не сливались в такую кашу, что уже казались элементами одной затейливой оркестровки. Он миновал открытую дверь – внутри два композитора бегали по кабинету кругами, напряженно перекидываясь рифмами: «Луна, волна, она, полна, луна».

– Ты опять сказал «луна»!

– Ну, подай на меня в суд.

– Не могу. Это как на себя самого подавать…

В следующей комнате парень играл музыкальную фразочку девице, свернувшейся в кресле и устало закрывшей рукой глаза. Туфли ее валялись на полу.

– Ну, какие эмоции оно в тебе будит? – допытывался парень.

– Желание покончить с собой, – отвечала девушка.

– О’кей, но, может, сначала пойти повеселиться? – не терял оптимизма тот.

Генри изо всех сил старался не захохотать.

Все эти люди торговали мечтами в ритмах и рифмах, и Генри до ужаса хотелось стать одним из них. Нет – ему до ужаса хотелось стать первым среди них! Амбиции жгли его изнутри, как раскаленный уголь. Ох, только бы сегодня был его счастливый день! Если этот паразит, Герби Аллен, может продавать свои ужасные опусы, то почему не может он, Генри?

Коридор изрыгнул его в куда более просторный общий холл. Долговязый темноволосый парень согнулся над пишущей машинкой и даже не поднял на него глаз. Звуки паточно-липучей, но совершенно не запоминающейся любовной песенки безуспешно соперничали с клацаньем клавиш. Из них двоих Генри определенно бы выбрал машинку – она была честнее.

– Ну, что думаешь?

До Генри не сразу дошло, что обращаются вообще-то к нему, и обращается машинист, который прекратил терзать свой агрегат, откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и вперил в него испытующий взор.

– О чем? – Генри неопределенно махнул рукой в сторону комнаты, порождавшей гадостную мелодию.

Машинист утвердительно кивнул. Что ответить, Генри не знал. Что, если это тест, проверка? Что, если этот парень с теми композиторами лучшие друзья? А вдруг перед ним сам мистер Хаффстадлер инкогнито? Хотя молод он для издателя, конечно. Не слишком на самом деле старше самого Генри.

– Ну… довольно пронзительная.

Тот широко улыбнулся.

– Вот в том-то и дело с Саймоном и Паркером. Сплошной визг, и больше ничего.

Генри наконец расхохотался и протянул ему руку.

– Генри Дюбуа. Четвертый.

– Дэвид Кон. Единственный. На самом деле один из примерно миллиона. Дэвид Кон – это примерно как Джон Смит, только на еврейский манер. Тебе босс нужен?

– Точно так.

– А ты хорош?

Голос Тэты у него в голове что-то ободряюще замурлыкал, да вот только повторить эти слова он никак не мог.

– Наверное, это мы сейчас выясним.

– Тогда давай, дуй внутрь, – разрешил Дэвид Кон, тыкая пальцем в дверь со стеклянной панелью, на которой коренастыми черно-золотыми буквами было выведено «Бертрам Дж. Хаффстадлер».

– А! И не давай Поразительному Ринальдо тебя вышвырнуть.

– К-кому?

– Сам скоро увидишь, – Дэвид Кон с улыбкой отвернулся к машинке. – Удачи тебе, мистер Дюбуа Четвертый.

Мистер Хаффстадлер оказался низеньким дородным джентльменом, на щекастой физиономии которого застыло пожизненное выражение глубочайшего разочарования. Он сунул сигару в косую щель рта и бросил на Генри уничтожающий взгляд.

– Садитесь. Что привело вас сегодня в «Хаффстадлер Компани»?

– Я – ваша следующая большая сенсация.

– Ну, видите ли, сэр, я бы очень хотел предложить мои песни для публикации великому Бертраму Дж. Хаффстадлеру…

– Как и куча другого народу. C какой стати мне публиковать именно вас?

– Ну, сэр…

Генри ударился в хорошо отрепетированный монолог о своей любви к музыке и страсти к сочинительству, но тут мистер Хаффстадлер вскочил, проследовал к двери и высунул голову в холл.

– Где Ринальдо? – заорал он во внешний мир.

Мгновение спустя вошел еще один джентльмен в полосатом костюме и похожих на крылья летучей мыши суконных гетрах. Его лосьона после бритья хватило бы, чтобы целый автобус, битком набитый пассажирами, скончался от удушья.

– Где вас носило? – возмутился мистер Хаффстадлер, видимо, считая, что делает это шепотом. – Я вас целый день ищу!

– Музу надо еще и кормить, сэр. Я нуждаюсь в подкреплении сил, – ответствовал тот с хорошим актерским апломбом.

– Я вам не за то плачу, чтобы вы тут ели. Я вам плачу, чтобы вы мне хиты ловили, – мистер Хаффстадлер, фыркая, возвратился за свой стол. – Это Поразительный Ринальдо, – сообщил он Генри. – Он пророк. Назовите мне еще хоть одного издателя, на которого работает свой пророк. Вот то-то и оно, не можете. Это потому, что я – единственный. Этот джентльмен у нас умеет сообщаться с миром духов и выяснять у них, какая песня завтра же протухнет, а какая станет хитом.

Генри поглядел на Поразительного Ринальдо. Ясно, как день, что талант у него один – отличить потенциальную несушку с золотыми яйцами от дырки в бюджете.

– Рад с вами познакомиться, сэр, – выдавил он.

Тот потряс ему руку и прищурился.

– Духи говорят мне, что ты с юга.

Это мой акцент говорит тебе, что я с юга, чертов факир.

– Ого! Поразительно!

Хаффстадлер заухмылялся сквозь свою сигару.

– А! Говорил я вам или не говорил я вам? О’кей, малыш. Покажи теперь пророку и мне, что у тебя там припрятано.

Он махнул на пианино вишневого дерева в углу – Генри о таком только мечтал. Юноша сел и наиграл кусочек первой песенки, кидая украдкой взгляды на мистера Хаффстадлера, физиономия которого сохраняла полную непроницаемость.