Эль Дьябло - Георгий Зотов Страница 22

Мигель почувствовал страшную головную боль.

Луна на небе расплывалась, дрожа, в висках стучала кровь, язык царапал сухое нёбо. Слюна сделалась вязкой и сладкой, как мёд… Он бросил сигарету в траву, протёр глаза.

– Ты не тот, за кого себя выдаёшь, – с трудом выдавил из себя Мигель. – Кто ты такой? Уборщик не может рассказывать об истории Перу виртуознее профессора… У тебя другой язык, другие обороты… И куда исчез акцент кечуа? Это уже совсем чистый испанский…

Энрике улыбнулся, и на этот раз его улыбка выглядела хищной, словно у зверя. Так волк смотрит на свою жертву, оскаливаясь и приподнимая верхнюю губу над клыками. Он нажал на плечо Мигеля, и тот безвольно сел у корней, прямо на трупики насекомых. С сильным опозданием Михаил понял: в набивку сигарет что-то подмешали.

– Вы не ошиблись, сеньор, – мягко произнёс Энрике. – У меня есть и вторая жизнь – скрытая от других. Но прошу вас, позвольте мне договорить. Вы не пожалеете.

– Позволить? – вяло усмехнулся Михаил. – В нынешней ситуации у меня нет выбора. Не дашь ли ещё одну сигарету, профессор-уборщик? По-моему, мне больше нечего терять.

– Я хочу, чтобы Художника нашли, – заверил Энрике. – Поверьте, это в наших интересах. Кланяюсь и прошу прощения за долгую историю, но без неё вы не уяснили бы суть вопроса. Так вот, сейчас все кечуа католики, верные дети святой нашей матери Римской церкви. Но когда-то у инков было столь много богов, что мы откровенно путались в их количестве. Покоряя другие народы, воины Тивантинсуйю не ликвидировали их божества, а присоединяли к пантеону уже существующих. Наш главный бог Виракоча, в жертву коему бездумно принесли первых белых людей отряда Писарро, оплодотворил свою жену Коча-Океан, и она родила ему знаменитых детей – Инти-Солнце и Кильа-Луну. Мы поклонялись им, а также звёздам, ибо те покровительствовали домашнему скоту и лесной дичи. В жилах наших императоров официально текла солнечная и лунная кровь, они объявляли себя сыновьями Инти и Кильа. Мы истово молились покровителю грома и молний Ильапа, плели венки богине девственниц Часке и танцевали у алтаря бесподобного Ванакаури, бога радуги – той самой радуги, изображённой на знамени инков, – не забывая меж тем сурового бога наводнений – Парисиа. Листья коки, что вы часто жуёте в кабинете, – тело Кука Мама, богини здоровья и счастья, а варёная кукуруза олицетворяет богиню Мама Сара. Боги вели себя, как люди, – они бесконечно воевали друг с другом, поэтому Виракоча и стал их лидером: он разгромил армаду мелких божеств в жестокой войне. Когда пришли испанские миссионеры, они поразились схожести легенд… И объясняли, обращая целые племена в католичество: вот, смотрите, Ильапа – это громовержец Илия, наводнения Парисиа – библейский Великий потоп, а Виракоча – верховный Господь… У них просто другие имена, вы не изменяете своей вере, примите Иисуса! Какая разница, распятие или каменная фигурка на алтаре, – боги белых людей такие же, как и боги краснокожих… Мы поддались сладким речам… и забыли прошлое.

Мигель, запрокинув голову, смотрел в звёздное небо.

Ему сияла звезда Чуки Чинчай, охраняющая ягуаров и медведей, – она хищно целилась лучами в светило Уркучильай, покровительствующее овцам. Неподалёку блистала Мачакуай, пробиваясь сквозь прозрачные облака: эта звезда считалась царицей змей.

– Ты – жрец, – устало обронил Михаил, в чьей голове продолжал властвовать туман.

Энрике равнодушно пожал плечами:

– Можно сказать, что и так, сеньор. Мой отец был жрецом нашего племени, а эта должность у кечуа признаётся по наследству. Я учился в Испании на юриста, и, когда закончил университет в Мадриде, отец пропал без вести. Мне пришлось вернуться домой, чтобы стать Хранителем Веры… Но кто наймёт юриста, который в свободное время занимается давно исчезнувшими культами и проводит языческие обряды – в католической-то стране? В прежние века меня без лишних разговоров отправили бы на костёр. Проще устроиться на чёрную работу, ведь к безграмотному уборщику никаких придирок… Папа был здешним властелином, но для отвода глаз по утрам торговал на базаре озёрной рыбой. Даже сейчас, в просвещённое время, хотя святой инквизиции сто лет уже как нет [8], легко найдутся люди, желающие сжечь не только мой дом, но и всю нашу деревню целиком. И мне такое не нравится. Я ношу крест с древними кечуанскими амулетами, молюсь Господу и совершаю ритуалы, благо предпочитаю жить в мире как с Иисусом и Девой Марией, так и с нашими старыми богами. По-моему, они друг другу совсем не мешают.

– Сочувствую, – деревянным голосом произнёс Михаил, с трудом выговорив слово. – А теперь… может быть… ты… скажешь мне… с какого чёрта… амазонская… магнолия…

Жрец добродушно расхохотался.

– А разве вы поняли бы меня, сеньор, без этой лекции? Подождите ещё минуточку. Мы обожествляли не только людей. Большое значение в религии моего народа имели горы, утёсы, пещеры и скалы… Мы верили, что они – священные обломки небес, упавшие давным-давно на Землю, и называли их уака. Только в окрестностях Куско находится больше трёхсот уака, да и в Лиме их предостаточно. Так вот, первую жертву Художника полиция обнаружила на холме, когда-то бывшим уака, – ещё до того, как конкистадор Писарро основал Город Королей. Древний священный холм с росшей там магнолией, испускающей пусть слабый, но всё же аромат смерти, – согласно мифологии инков, один из первых многочисленных ходов в тёмные подземелья Уку Пача… Мира мёртвых и нерождённых. Сейчас, ввиду того что соседние деревья вырублены ещё в позапрошлом веке, а вокруг холма раскинулся огромный город, магнолия почти утратила свой запах. Но раньше жрецы съезжались сюда со всего Тивантинсуйю, привозя подарки.

Дурман в мозгу Мигеля начал постепенно развеиваться.

– Так, значит… это… жертво… приношение?

Энрике затянулся сигаретой и весьма флегматично кивнул:

– Да… Я удивлён, что у вас в полиции сразу это не поняли, списали убийства на серийного маньяка. Хотя, возможно, тут слились обе ипостаси – и человек, наслаждающийся вниманием газетчиков, и сторонник старого культа – настолько старого, что его боялись сами инки и конкистадоры: они-то и завалили туннели в Уку Пача землёй с камнями.

Жрец осторожно взял Мигеля под руку, помог встать.

– Пойдёмте со мной. Я должен вам кое-что показать. Но прошу вас, что бы вы ни увидели, пожалуйста, не удивляйтесь и не поднимайте шум. Я потом всё объясню.

…Они прошли мимо глиняных индейских хижин к крупному строению: у входа, с треском разбрызгивая искры, горели смоляные факелы. Мигель заметно пошатывался – сказывалась слабость от странной травы в сигаретах. Пригнувшись, он зашёл в зал и остолбенел – вокруг тотемного столба с вырезанной на самом верху мордой зверя были привязаны бессильно свесившие головы девушки в белоснежных платьях. Их щёки отливали алым, длинные волосы касались пола, а на ткани одежд расплылись бурые пятна. У подножия стояла большая чаша, почти до краёв наполненная КРОВЬЮ.