Служитель египетских богов - Челси Куинн Ярбро Страница 22

— Пошел ловить крыс, — сказала служанка, подавляя зевок.

— Наверное, — согласилась хозяйка, а кот тем временем спрыгнул на козырек крыльца служебного входа в дом. — За что большое ему спасибо. — Она облокотилась на перила и принялась вглядываться в темную блестящую воду. — Кажется, что мы на острове. На необитаемом острове, да?

— Уже очень поздно, мадам, — завела свое Ласка.

Мадлен не ответила. Ей вдруг припомнился Сен-Жермен и приступы одиночества, каким он был подвержен. Сегодня такое же чувство охватило и ее. Проникло, как лихорадка, в каждую клеточку тела и колыхалось там, как вода, окружившая дом. Обернувшись к служанке, Мадлен отрешенно глянула на нее.

— Действительно, где моя ночная сорочка? — Река шептала, плескалась, притягивая к себе, как магнит. Чтобы хоть как-то противостоять этой тяге, Мадлен унеслась мыслями далеко-далеко. Ей восемнадцать, она в Париже, и Сен-Жермен подъезжает к ее карете…

— На месте, — сказала Ласка. — Я расчешу вам волосы.

— Нет, — отказалась Мадлен. — Сейчас я сама это сделаю, а ты поможешь мне утром. Обещаю, — сказала она уже с большей живостью, — проваляться в кровати подольше.

Ласка благодарно присела.

— Я приберу вашу одежду, — заявила она, входя вслед за хозяйкой в спальню.

— Лучше сразу отдай ее в стирку, — велела Мадлен, снимая прозрачную кружевную накидку.

Просторная спальня была четвертой по величине комнатой виллы — после приемной, гостиной и столовой. Одна ее дверь была стеклянной и выходила на галерею, другая, почти неприметная, вела во вторую спальню, третья, обычная, — в гардеробную, смежную с комнатой горничной, а четвертая выводила в коридор, общий для всех помещений верхнего этажа. Еще эта спальня имела альков, где стараниями специально выписанных из Европы рабочих была установлена ванна. Бросив взгляд на огромное ложе под цветастым муслиновым балдахином, Мадлен принялась расстегивать длинный ряд мелких пуговиц, нашитых вдоль лифа.

— Это платье уже истрепалось и нуждается в мелкой починке. Обязательно просмотри все оборки и заштопай, что порвалось. Хотя зачем я ношу здесь оборки, не представляю.

— Вам не пристало одеваться бедно, — заметила Ласка.

— Какое это имеет значение здесь, в Фивах? — вздохнула Мадлен, позволяя служанке заняться остальными пуговками, завязками и застежками. — Ну как бы я выбралась из этого платья, если бы не ты?

— А вы и не должны раздеваться сами, — прозвучал безапелляционный ответ. — Благородные дамы не разъезжают по свету без горничных.

— О, разумеется, — сказала Мадлен. — Хотя я понимаю, почему некоторые из европейцев, достаточно долго здесь проживших, начинают отдавать предпочтение местной одежде.

— Включая чадру? — поинтересовалась Ласка.

Мадлен покачала головой.

— Нет. Тут ты меня поймала. — Она помогла горничной стянуть с себя платье и пожаловалась: — Не понимаю, почему он так въедлив, этот песок. Корсет просто скрипит от него. Проследи, чтобы его тщательно вымыли, а то он натирает мне кожу.

— Я сама его вымою, — заявила служанка, откладывая в сторону платье. — Сейчас подам пеньюар.

— Не нужно, — сказала Мадлен, — только ночную сорочку. — Она принялась распускать шнуровку корсета. — И почему мы должны мучиться в этих удавках?

Ласка чуть призадумалась, потом заявила, решительно тряхнув головой:

— Потому что это красиво. Только нищенки расхаживают распустехами. А потом, таков заведенный порядок, которым вам страшно хочется пренебречь.

— Ни в коем случае, — возразила Мадлен, расстегивая последний крючок. — Я всего лишь подвергаю его сомнению. — Корсет с легким треском упал на постель. — Но все же странно себя перевязывать, словно ты и не женщина, а какой-то пшеничный сноп. — Она потянулась к сорочке. — Вот эта одежда по мне.

— Мне кажется, мадам, вы делаете скандальные заявления лишь для того, чтобы меня поддразнить, а сами ведете себя на редкость достойно. — Горничная собрала вещи хозяйки. — Я о них позабочусь и прослежу, чтобы все было чистым.

— Благодарю, — сказала Мадлен, отводя в сторону балдахин. — Ты очень терпелива со мной, Ласка. Надеюсь, тебе не придется о том сожалеть. — Откинув верхнюю простыню, она ощутила волны целительной ауры, исходящие от матраца. — Утром меня не буди. Я просплю, сколько проспится.

Ласка замерла на пороге.

— А если заявятся визитеры? Профессор Бондиле или господин Пэй?

— Если они и заявятся, то никак уж не спозаранку. — Мадлен откинулась на подушки. — Скажи слугам, что я хочу утром принять ванну, пусть приготовят воду.

— Слушаюсь, — отозвалась Ласка и осторожно закрыла дверь.

Мадлен полежала какое-то время, оглядывая спальню и стеклянные двери. Сейчас она чувствовала себя особенно странно, ибо Египет от нее ускользал. Тот Египет, воспоминаниями о котором дышало письмо Сен-Жермена. Дом Жизни и главный египетский врачеватель — бог Имхотеп. Где его обиталище, в каких зарыто песках? Мадлен вздохнула, глядя на ткань балдахина. Тот англичанин утолил ее голод, но она не насытилась. Для настоящего насыщения нужен был совсем другой род отношений, а тут ей приходилось довольствоваться ролью ночного видения, без перспективы что-либо к лучшему изменить. Разумеется, в экспедиции были мужчины, какие ей нравились, но Мадлен не испытывала желания усложнять и без того непростую ситуацию. Стоило ей только оказать предпочтение кому-нибудь из коллег, как той терпимости, с которой к ней относились, пришел бы конец. Даже хорошо, что все тут больше специалисты своего дела, чем ловеласы, и что сблизиться с ней попытался лишь Бондиле. Его одного легче держать на почтительном расстоянии. Она не питала никаких иллюзий в отношении этого типа. Связь с ним не сулила каких-либо выгод, а шанс потерять лицо и в одночасье вылететь из Египта ее никак не манил.

Господи, как здесь одиноко! Какая длинная ночь…

К утру Мадлен сумела убедить себя, что все не так уж и плохо. Она встала в начале одиннадцатого и около получаса нежилась в теплой ванне, после чего вымыла голову и, усевшись на галерее, позволила Ласке себя причесать.

— Вы когда-нибудь думаете о Франции, о Европе? — спросила служанка, закручивая ее волосы в тугой узел.

— Довольно часто, — призналась Мадлен. Она все пыталась решить, какое платье ей выбрать, чтобы хотя бы сегодня не испытывать больших неудобств.

— Хотите вернуться? — Ласка принялась укреплять узел шпильками.

— Иногда. Я скучаю по Монталье… там я родилась. — Перед мысленным взором Мадлен встал родовой замок. — Очень уединенное место. Туда редко кто наведывается.

Ласка отступила назад, чтобы полюбоваться своей работой.

— У вас прелестные волосы, мадам. Каштановые, с рыжинкой. Такие нечасто встречаются.

— Да, наверное, — печально усмехнулась Мадлен, не видавшая себя в зеркалах лет восемьдесят, даже больше, с чем она уже свыклась как с данностью, но смириться все еще не могла.