Час ведьмовства - Энн Райс Страница 22

Майкл с головой погрузился в эту новую для него жизнь.Теперь ему хотелось лишь забивать голы, проводить время с Марией Луизой изарабатывать деньги на загородные прогулки на старом «паккарде». На Марди-Гра [3]они оба нарядились пиратами и отправились во Французский квартал, где пилипиво, а потом обнимались и тискались на скамейке на Джексон-сквер… Ближе к летуМария Луиза стала все чаще заговаривать о свадьбе.

Майкл пребывал в полной растерянности. Его тянуло к МарииЛуизе, однако говорить с ней было не о чем. Фильмы, на которые водил ее Майкл –«Жажда жизни», «Марта» или «Портовый район», – не вызывали у девушкиничего, кроме раздражения. А стоило Майклу заикнуться о колледже, она тут жезаявляла, что он бредит.

Потом наступила зима – зима выпускного года. Стоялиневиданные холода, и на Новый Орлеан обрушился первый в этом веке снегопад.Занятия окончились рано, и Майкл в одиночестве отправился на прогулку поСадовому кварталу, улицы которого покрыла восхитительная белая пелена. Онлюбовался неслышно падающим снегом и не испытывал ни малейшего желания делитьэти чудесные мгновения с Марией Луизой, предпочитая наслаждаться красотойприпорошенных снегом террас и ажурных оград наедине со своими любимыми домами идеревьями.

На улицах играли ребятишки. Машины медленно ползли поледяной корке и буксовали на перекрестках, рискуя столкнуться. Величественныйснежный ковер сохранялся в течение нескольких часов. Когда Майкл наконецвернулся домой, руки закоченели настолько, что он едва смог повернуть ключ…

Мать он застал плачущей: в три часа дня во время пожара,бушевавшего в складском помещении, погиб, пытаясь спасти своего коллегу, отец.

Оставаться на Ирландском канале больше не было смысла. В концемая дом на Эннансиэйшн-стрит был продан. Перед алтарем церкви Святого АльфонсаМайклу вручили аттестат об окончании школы, а через час они с матерью ужесидели в салоне междугородного автобуса, направлявшегося в Калифорнию.

Теперь у Майкла появятся «хорошие вещи», он поступит вколледж и будет жить среди людей, правильно говорящих по-английски. Мечтынеожиданно становились реальностью.

Окна уютной квартиры тети Вивиан смотрели на паркГолден-Гейт. Некоторое время Майкл с матерью жили здесь, среди мебели изтемного дерева и настоящих картин, написанных маслом, а потом подыскали себежилье в нескольких кварталах от тетушкиного дома. Не откладывая в долгий ящик,Майкл подал заявление на первый курс университетского колледжа – денег,полученных по отцовской страховке, должно было хватить на все.

Несмотря на постоянный холод, пронизывающий ветер иотсутствие зелени, Майкл полюбил Сан-Франциско, его сдержанные, мрачноватыетона, особенно охристые, оливково-зеленые, кирпично-красные и темно-серые.Большие, обильно украшенные дома Викторианской эпохи напоминали ему любимыеособняки Нового Орлеана.

Чтобы восполнить пробелы в математике и естественных науках,Майкл стал посещать летние подготовительные курсы в отделении колледжа,расположенном в самом центре города. Занятия поглощали все время, и ему былонекогда скучать по Новому Орлеану, думать о Марии Луизе и вообще о девушках. Всвободные минуты он пытался постичь особенности жизненного уклада обитателейСан-Франциско и понять, в чем же состояло столь разительное его отличие отНового Орлеана.

Создавалось впечатление, что обширного класса «людей второгосорта», среди которых родился и вырос Майкл, здесь просто не существует. Дажепожарные и полицейские Сан-Франциско владели правильной речью, хорошо одевалисьи жили в роскошных домах. По внешнему виду человека невозможно было определить,из какой он части города. Мостовые отличались удивительной чистотой, а общениемежду людьми даже в самых обыденных ситуациях – вежливой сдержанностью.

Во время прогулок в парке Голден-Гейт Майкла поражал тотфакт, что многочисленные толпы людей, казалось, отнюдь не лишают прелести еготемно-зеленый ландшафт, а, наоборот, усиливают его красоту. Посетители паркакатались по дорожкам на изящных импортных велосипедах, устраивали пикники набархатной траве или собирались у оркестровой раковины, чтобы послушатьвоскресный концерт. Но подлинным откровением для Майкла стали городские музеи:его удивило не только изобилие в них картин старых мастеров, но и то, что повоскресеньям залы заполняли самые обычные люди. Многие приходили с детьми и,судя по всему, принимали все это великолепие как нечто само собой разумеющееся.

По выходным Майкл урывал часы от своих занятий, чтобыпобродить по залам Музея де Янга и в благоговении постоять перед полотном ЭльГреко, изображавшим Франциска Ассизского – человека с нездешним выражением лицаи землистыми впалыми щеками.

«Неужели все это тоже Америка?» – спрашивал себя Майкл,словно он приехал из другой страны в мир, который лишь изредка видел в кино илина телеэкране. Речь, конечно, не о старых иностранных фильмах с их роскошнымиособняками и мужчинами в смокингах, а о современных американских лентах ителешоу, где все представало на редкость чистеньким и цивилизованным.

Здесь Майкл впервые увидел свою мать по-настоящемусчастливой, какой она никогда не выглядела в Новом Орлеане. Она вновь, как впрошлом, работала продавщицей в парфюмерном отделе крупного универмага игордилась возможностью самостоятельно зарабатывать и класть деньги набанковский счет. По выходным она навещала сестру и иногда – старшего брата,Майкла, пьяницу со светскими манерами, который продавал «изящный фарфор» вмагазине Гампса на Пост-стрит.

В один из вечеров Майкл с матерью отправились в старый театрна Гири-стрит, где давали мюзикл «Моя прекрасная леди». Майкла он восхитил.После этого они часто ходили в разного рода маленькие театрики и смотрелизамечательные спектакли: «Калигулу» Камю, «На дне» Горького и еще одну пьесу –диковинную смесь монологов – по мотивам известного романа Джеймса Джойса. Всценическом варианте пьеса называлась «Улисс в ночном городе».

Майкл был буквально зачарован и не находил слов, чтобы вполной мере выразить свою благодарность, особенно когда дядя пообещал ему, что,как только начнется оперный сезон, они пойдут слушать «Богему».

Такое впечатление, что там, в Новом Орлеане, детство обошлоего стороной.