Сердце волка - Вольфганг Хольбайн Страница 21

— Вы забыли про то, что я вам рассказывал об этой долине, — сказал он. — В нее никто не заходит. Тем более ночью.

— Глупости! — Штефан разозлился. — Они — солдаты, а не суеверные крестьяне, которые боятся каких-то там оборотней из старой легенды.

— Да, конечно. Однако вы ничего не знаете об этой долине, Штефан, а они — знают. Эти места таят много неожиданностей. Сюда и днем-то довольно опасно заходить, а ночью это может быть приравнено к самоубийству. И у них нет никаких оснований идти на подобный риск. Так или иначе, из этой долины практически невозможно выбраться, а потому они думают, что мы засели здесь надолго. Во всяком случае, они считают, что у них достаточно времени для того, чтобы вызвать подкрепление и подготовить техническое снаряжение. После этого они собираются устроить на нас облаву. — Он вздохнул. — Впрочем, я не стану от вас ничего скрывать. У нас теперь совсем другая проблема.

— Какая именно? — недоверчиво спросил Штефан.

— А та, по которой местные жители так боятся этой долины, — ответил Висслер, — волки.

— Волки? — ахнула Ребекка.

— Вы и сами их слышали, — сказал Висслер. — Помните того ребенка?

Несколько секунд все напряженно молчали. Штефан бросил на Ребекку быстрый встревоженный взгляд — не из-за волков, как, возможно, подумал Висслер, а из-за того, что слова Висслера могли опять разбередить ее старую рану. Мысль об этом снова разгневала Штефана. Висслер, конечно же, не мог ничего знать об этом несчастье, однако он, пусть даже сам того не ведая, все же больно задел Ребекку. И Штефану было ничуть не легче от того, что Висслер сделал это ненароком.

— Волки — вот настоящая причина, но которой местные жители сторонятся этой долины, — продолжал Висслер. — Конечно, к этому примешаны всякие суеверия и прочий вздор, но, к сожалению, не все истории об этой долине — выдумки. Здесь действительно все еще водятся волки. Возможно, их совсем немного, и, скорей всего, они боятся нас даже больше, чем мы их. Однако нам нужно быть осторожными.

Штефан посмотрел на него с недоверием. Висслер говорил так, как будто сам себя пытался успокоить. А еще сказанное им только что противоречило тому, что он говорил всего лишь несколько минут назад. С какой стати пятьдесят вооруженных до зубов солдат должны бояться того, чего не должны бояться три человека? Висслер что-то скрывал, и это касалось то ли русских, то ли волков.

— Волки… — прошептала Ребекка. — А может… может, нам лучше залезть на какое-нибудь дерево?

Висслер на пару секунд, казалось, серьезно задумался над этим предложением, но затем покачал головой, улыбнулся и шлепнул ладонью по висевшему у него на груди автомату Калашникова.

— Ничего с нами не случится, — сказал он. — Я не ахти какой специалист по волкам, но большая часть из того, что о них здесь рассказывают, вряд ли соответствует действительности. Они, конечно, хищники, но, как правило, не людоеды. — Он посмотрел по сторонам. — Я пойду посмотрю, что и как, если уж вы так волнуетесь. А вы оставайтесь здесь.

Он повернулся и уже собрался было идти, но тут Штефан окликнул его:

— Висслер!

Висслер повернул голову и посмотрел на Штефана через плечо:

— Что?

— А с какой стати вы вдруг стали нашим командиром? — враждебно спросил Штефан.

— А вот с этой. — Висслер качнул автомат. — Но вам не обязательно делать то, что я говорю. Я не возражаю, если вы немного прогуляетесь. А то и вправду залезайте на дерево.

Больше не сказав ни слова, он исчез в темноте. Штефан с большим удовольствием набросился бы на него сейчас и повалил бы на землю, чтобы затем с помощью кулаков убрать с его лица надменную улыбку. Но для такого поступка у Штефана не хватило мужества. Кроме того, нельзя было оставлять Бекки одну. Поэтому он ограничился тем, что мысленно обозвал Висслера мерзавцем.

— Как ты думаешь, он прав? — поинтересовалась Бекки.

— Насчет того, что нам нужно залезть на дерево? — В вопросе Штефана звучала насмешка.

Ребекка осталась серьезной, и Штефан мысленно спросил себя: увидит ли он еще когда-нибудь, как она улыбается?

— Насчет волков, — пояснила Ребекка.

Прежде чем ответить, Штефан положил руки ей на плечи и притянул ее к себе.

— Возможно, он прав, — сказал он. — Тот звук, который мы с тобой слышали…

— Это был не волк, — снова стала упорствовать Ребекка. — Я ведь не полная тупица и могу отличить вой волка от плача ребенка.

— Да, конечно, — согласился Штефан.

Он не испытывал ни малейшего желания снова вступать в дискуссию на эту тему. К тому же он панически боялся, что этот разговор опять может причинить его жене боль. Однако в действительности он вовсе не был согласен с мнением Ребекки по поводу услышанного ими тогда звука. Штефан, безусловно, знал, как плачет ребенок, но имел лишь расплывчатое представление о том, как может звучать волчий вой. Он кое-что знал о волках, правда, лишь по документальным фильмам, которые ему довелось посмотреть, да еще благодаря посещению зоопарка. Да и Бекки знала о волках ничуть не больше. Тому звуку, который они слышали, могли быть самые различные объяснения: от завывания ветра до — и в самом деле! — плача ребенка, находившегося от них чуть ли не за километр. Будучи жителями большого города, они привыкли к определенной гамме шумов, но Штефан понимал, что в данной местности распространение звуков подчиняется другим физическим законам.

— Это действительно был ребенок, — не унималась Ребекка.

— А я с тобой и не спорю, — сказал Штефан, стараясь быстрее закончить этот разговор.

Ребекка бросила на него гневный взгляд.

— Ты просто не хочешь об этом говорить. Думаю, ты считаешь меня помешанной. Но я точно знаю, что именно я слышала.

— Бекки, — произнес Штефан так нежно, как только мог, — мне кажется, что за последние годы я очень многое понимал неправильно, а многое попросту не замечал. Нам, конечно же, нужно это обсудить, но… прошу тебя, не сегодня. Думаю, я просто не в состоянии сейчас об этом говорить.

— Ты считаешь меня помешанной?

— Вовсе нет! — испуганно возразил он, однако тут же почувствовал: что бы он в данный момент ни говорил и что бы ни делал — все будет впустую. Душа Ребекки сейчас была для него на замке.

Штефана охватило отчаяние. Но это было не то отчаяние, от которого в кровь поступает адреналин и начинает бешено колотиться сердце — такое состояние ему уже доводилось испытывать, — а какое-то притупленное, мучительное чувство, растекающееся по артериям, словно расплавленный свинец. Ему и в самом деле начинало казаться, что его руки и ноги становились все тяжелее и тяжелее. По крайней мере в одном он был уверен: за последние годы он и впрямь очень многое либо не видел, либо просто не хотел видеть. И теперь он спрашивал себя, почему понимание этого пришло к нему именно сейчас.