Во власти черных птиц - Кэт Уинтерс Страница 21

Все это время Стивен смотрел на меня с фотографий у изножья кровати, и это служило мне одновременно утешением и источником боли. Иногда, когда я позволяла своему телу расслабиться, а мозгу прекратить работу, я была готова поверить в то, что он стоит там, прямо перед своими фотографиями. Я была готова поверить в то, что молния и в самом деле позволила мне соприкоснуться с миром духов.

А когда у меня хватало сил приподнять голову, я наблюдала за еще одним странным явлением, с которым столкнулась вскоре после того, как тетя Эва уложила меня в постель. Медный компас в деревянном футляре, который прежде принадлежал дяде Уилфреду и который я держала на тумбочке возле кровати.

Его стрелка больше не показывала на север.

Она показывала на меня, даже если я разворачивала компас. Она тоже разворачивалась в мою сторону.

– Вот это да, – шептала я всякий раз, когда стрелка упорно разворачивалась, чтобы указать на меня.

Теперь я стала магнитом.

Через неделю после начала моего восстановления, когда я уже могла садиться на кровати, не ощущая себя так, как будто кто-то лупит меня по позвоночнику кувалдой, тетя Эва вошла в мою комнату с натянутой улыбкой.

– Я сшила накидку на клетку Оберона, чтобы, пока ты выздоравливаешь, он днем вел себя тише.

В руках она держала бежевую ткань и белый конверт.

Я склонила голову, чтобы присмотреться к конверту.

– Что это?

Она сделала глубокий вдох:

– Это от твоего отца.

– Моего отца?

– Я забыла просмотреть вчерашнюю почту. Только что обнаружила это под счетами. – Она подала мне письмо. – Я оставлю тебя, чтобы ты могла спокойно это прочитать, но попытайся не волноваться, что бы он ни писал. Дай мне знать, если захочешь, чтобы я вернулась.

Я кивнула и прошептала:

– Спасибо.

Она вышла, а я осталась в одиночестве, глядя на верхнюю строчку обратного адреса – название нового дома моего отца: ГОРОДСКАЯ ТЮРЬМА ПОРТЛЕНДА.

При виде трех этих жестоких слов у меня в душе поднялась вся боль и ярость, охватившая меня в ту ночь, когда он меня покинул, – накануне того дня, когда я села в поезд до Сан-Диего, набитый озабоченными собой пассажирами.

Я вспомнила, как мы с ним сидели за кухонным столом, доедая безвкусный ужин из риса с бобами и сухого хлеба, испеченного не из пшеницы, а из кукурузного крахмала. Папа провел пальцами по седеющим русым волосам и произнес:

– Мэри Шелли, если со мной что-то случится…

– Папа, ты не умрешь от какого-то жалкого гриппа, – перебила я его.

– Речь не обязательно о смерти. Если что-то…

– Что? Что с тобой случится?

– Тсс. Позволь мне закончить. – Он сжал мою руку своими крепкими пальцами. – Если что-то случится, я бы хотел, чтобы ты сразу же отправилась к тете Эве. Там теплее. С открытыми окнами и солнечным светом у тебя будет больше шансов выжить. И мы избавим наших родственников в Орегоне от излишних проблем.

– Каких проблем?

Он отвел глаза в сторону и не ответил.

– Папа, объясни мне.

Он откашлялся:

– Проблем, которые возникают из-за того, что ты поступаешь правильно, хотя это небезопасно. Больше я ничего тебе не скажу, потому что не хочу, чтобы кто-то пытался выудить у тебя информацию. – Он отпил кофе. – Эва живет в этом доме совсем одна с тех пор, как болезнь сразила Уилфреда. Я уверен, что она обрадуется твоему обществу. После ужина собери свои вещи. На всякий случай.

Я возмущенно смотрела на него, тяжело дыша.

– Мэри, пожалуйста, не задавай мне вопросов. Я не буду на них отвечать.

Он опускал вторую часть моего имени, только когда бывал крайне серьезен.

Я ковыряла еду вилкой, пока зубцы не начали царапать фарфор. Отец поморщился, но я больше ни о чем не спрашивала. В этом не было смысла. Если он не хотел вдаваться в подробности, то все равно не стал бы ничего мне объяснять. Он был таким же упрямым, как и я.

Так я оказалась в тысяче миль от дома, совсем одна, не считая нервной тети, болтливой сороки, разбитого сердца и конверта с надписью «ТЮРЬМА ПОРТЛЕНДА».

Чтобы успокоиться, я сделала глубокий вдох и вскрыла конверт.

20 октября 1918 года

Дорогая Мэри Шелли!

Надеюсь, ты в безопасности. Надеюсь, ты здорова. Надеюсь, ты можешь простить меня за то, что я заставил тебя пережить. Тебе, наверное, трудно понять, что заставило меня пойти на все эти жертвы, но однажды, когда ты станешь старше и гнев на меня утихнет, возможно, ты увидишь, насколько мы с тобой похожи. Мы оба по натуре бойцы, и иногда наша сила духа вынуждает нас предпочесть правду и целостность комфорту и безопасности.

Я знаю, что мир сейчас кажется жутким, а будущее – безрадостным. Просто не забывай, что человеческие существа даже в самые мрачные моменты всегда находили в себе силы. Оказываясь лицом к лицу с самыми ужасными проявлениями этого мира, люди либо ломаются и уступают мерзости, либо сохраняют свой внутренний стержень и вступают в борьбу со злом.

Никогда не позволяй ненависти, страху и невежеству взять над тобой верх. Продолжай совершенствоваться, чтобы сделать мир вокруг лучше, потому что улучшить его могут лишь самые яркие и смелые личности, творческий дар которых позволяет им подняться над окружающим хаосом.

Я здоров и в целом у меня все хорошо. Не стоит беспокоиться обо мне или о магазине. Я позволил банку вступить во владение нашим бизнесом, чтобы не доставлять беспокойство твоим дядям. Береги себя. Пожалуйста, поскорее мне напиши, чтобы дать знать, что ты еще жива.

Твой любящий отец

Я стиснула зубы и сделала глубокий вдох, пытаясь совладать с беззвучными слезами, оставлявшими мокрые пятна на бумаге.

– О, папа, – обратилась я к аккуратным черным завитушкам его почерка. – Зачем мне делать этот мир лучше, если в нем уже нет многого из того, что я любила?

Я вытерла глаза.

– Ты в тюрьме, а Стивен умер, и без тебя я не чувствую себя ни яркой, ни смелой, ни доброй.

На следующий день, когда тетя Эва вечером вернулась с работы, от входной двери до меня донесся знакомый баритон.

Голос моего отца.

Клянусь всеми святыми – я услышала папу.

Я прямо в ночной сорочке выскочила из постели и бросилась к лестнице, думая, что, возможно, и телеграмма, и письмо были ошибкой или всего лишь мне приснились. Папу не приговорят к тюремному сроку. Он приехал, чтобы меня забрать.

– Папа!

На полпути вниз я поскользнулась, босые ноги взлетели вверх, и я шлепнулась на деревянные ступени.