Ученик чернокнижника - Александр Белогоров Страница 20

Время от времени Афанасий Семенович, сверяясь с какими-нибудь из часов, требовал, чтобы Максим пил некоторые из полученных смесей, что тот безоговорочно и бездумно выполнял. На вкус они были не то чтобы очень противные или горькие, но все же какие-то неприятные, и в другое время Максим, несмотря на все свое доверие к старику, пить бы такое не стал, не уяснив до конца, что это необходимо. Другие растворы Афанасий Семенович выпивал сам, иногда морщась, но в то же время крякая от удовольствия, как некоторые люди пьют водку. Иногда через Максима проходили небольшие разряды, отчего он вздрагивал, хотя боли как таковой не испытывал. В эти моменты зеленые графики словно приходили в бешенство и начинали выписывать такие замысловатые узоры, которые привели бы в ужас любого физиолога. Но старик, глядя на них, только удовлетворенно кивал.

Однако чем дольше продолжались действия, тем явственнее становились неприятные ощущения, испытываемые Максимом. Жидкости казались все противнее на вкус, а уколы от разрядов все болезненней. Это уже напоминало больницу, в которой мальчик лежал два года назад с воспалением легких. Так бывало, когда ему делали прогревание. Легкое покалывание и ощущение тепла сменялись постепенно неприятным, прямо-таки крапивным жжением. Но тогда Максим точно представлял, для чего нужны физиопроцедуры, и знал, когда ожидать их окончания. Насколько же затянется нынешний опыт, трудно было даже предположить. В голове, еще недавно столь ясной и бездумной, постепенно стали возникать и оформляться в слова вопросы к старику. Неподвижность тоже начинала угнетать; члены затекали, а пошевелить чем-либо, кроме рук, не было никакой возможности. Начала понемногу исчезать и сверхнаблюдательность к деталям – словом, мир постепенно стал приобретать свои обычные черты.

Пропало и то особенное почтение к старику, которое возникло сразу после пробуждения. Вместо того почти религиозного преклонения, какое практикуется по отношению к учителю на Востоке, вернулось обычное уважение к пожилому и эрудированному человеку. Только теперь оно было разбавлено смутной тревогой, почти что страхом. Максим никак не мог понять: что же задумал Афанасий Семенович. Уж больно загадочным получался эксперимент, а никаких пояснений до сих пор так и не последовало. Стали даже вспоминаться мамины опасения, которые он никогда не воспринимал всерьез. А вдруг старик действительно сумасшедший? Кто тогда знает, что может прийти ему в голову? Конечно, выглядит он абсолютно здоровым и даже очень умным. Но все-таки…

Наконец, ожили и утренние волнения. Что все-таки с дедушкой? Максим не знал, сколько прошло времени, но чувствовал, что родители уже добрались до дедушкиного городка и, наверное, неоднократно звонили домой. И теперь мама, должно быть, здорово переживает еще и за него. Ему вдруг до жути захотелось домой. Сесть в уютном кресле перед телевизором и наплевать на все опыты в мире, на всю науку… Максиму, конечно, было интересно: что это за эксперимент и к какому результату он должен привести, но еще больше хотелось узнать, когда же он закончится.

– Да что с тобой случилось?! – озабоченно и слегка рассерженно прозвучал над ухом голос Афанасия Семеновича. Максим настолько увлекся своими невеселыми мыслями, что тому пришлось дважды повторять команду, которую юный ассистент выполнил гораздо медленнее и неувереннее, чем предыдущие, и даже едва не пролил часть состава. – Ты стал невнимателен!

– Афанасий Семенович, что это за опыт? – невпопад ответил вопросом на вопрос мальчик тихим, но твердым голосом.

На почте никто ничего о телеграмме сказать не мог. Сергей Федорович хотел даже устроить скандал, но дочь его успокоила. Оказалось, что телеграмма могла быть отправлена из любого места страны, из любого почтового отделения. Но приемщица утверждала, что ничего подобного отсюда не посылали, иначе она бы запомнила.

– Так какой же гад так пошутил? – Сергей Федорович был сильно расстроен. Теперь ему очень хотелось хотя бы вычислить шутника, чтобы потолковать с ним по-свойски. Такого жестокого юмора он не понимал и считал, что за подобное надо наказывать. Он вообще терпеть не мог хулиганов.

– Не волнуйся, папа. Теперь его уже не достать. – Наталья Сергеевна чувствовала усталость; беспокойство прошло, а осталось какое-то внутреннее опустошение после нервного стресса.

– Ну что ж, поехали домой. – Отец Максима уже пожалел о загубленном выходном, и теперь ему хотелось хоть остаток его провести нормально.

– Куда же вы, останьтесь хотя бы чаю попить, – запротестовал Сергей Федорович. Ему сейчас хотелось с кем-нибудь спокойно поговорить.

– Нет-нет, у нас совсем нет времени, – засуетилась Наталья Сергеевна. – Дома один Максим. Наверное, уже весь извелся! Надо сейчас ему обязательно позвонить.

– А вы ему, надеюсь, ничего не сказали? – забеспокоился дед.

– Нет, он просто думает, что ты плохо себя чувствуешь. А с собой мы его брать отказались.

– Правильно, – облегченно вздохнул Сергей Федорович. – А то подумал бы бог знает что.

Наталья Сергеевна набрала номер домашнего телефона, но, к ее удивлению, трубку никто не снимал. Она повторила попытку, но с тем же успехом.

– Странно, на Максима это не похоже, – пробормотала она. По ее предположениям, сын должен был сейчас сидеть дома и ждать вестей.

– Ну что тут странного, – проговорил ее муж, раскуривая трубку. – Нельзя же весь день маяться дома. Надо и проветриться.

– Но ведь он знает, что мы поехали к дедушке. Он должен волноваться, ждать наших сообщений.

– Но ведь он все равно ничем не может помочь, – пожал плечами отец.

– Нам надо поспешить домой, – решительно сказала Наталья Сергеевна. – С Максимом могло что-то случиться.

– Ну что с ним может случиться? Что его, похитят, что ли? Ведь мы не миллионеры. – На самом деле отцу тоже не понравилось молчание сына, но признаваться в этом, роняя свое реноме всегдашнего спокойствия, он не желал.

– Я с вами, – неожиданно заявил Сергей Федорович. И, как бы оправдываясь, добавил: – Может, на месте я узнаю, откуда отправлена эта дурацкая телеграмма. – И, не слушая никаких возражений, сел в машину.