На краю всего - Джефф Джайлз Страница 2

Подружка у Вэл была ужасно стеснительная. А вот Вэл – нет. Она уже год была безумно влюблена в Глорию и постоянно вытворяла нечто красивое, но слегка безумное – например, посвящала целый пост ступням Глории.

Зоя написала в ответ: «Почему все обо мне беспокоятся? У меня все ХОРОШО! Иди и дремли, богиня дремоты! Я буду сидеть ти-и-ихо!!!»

Улыбаясь, она добавила смайлики: будильник, молоток и бомбу.

Вэл написала в ответ: «И я тебя люблю, чудик!»

* * *

Зоя нашла на кухне в ящике скотч и проклеила окна нижнего этажа, чтобы буран их не разбил. Мать говорила, что делать это во время бурана глупо и, возможно, даже опасно, однако Зою это почему-то успокаивало – и позволяло чем-то себя занять. Выглянув в окно, она увидела, как Джона и два черных лабрадора перепрыгивают через замерзшую речку, протекавшую в конце их двора. Мама запрещала им это делать на еще одном плакате: «Негодные поступки, которых я никак не допускаю». Зоя сделала вид, будто не видит, чем занимается брат. А потом перестала смотреть, чтобы не поймать его на чем-то еще худшем. Она поднялась наверх и наклеила кресты из скотча на все окна второго этажа. Ради разнообразия кое-где она добавила круги, чтобы подъезжающей маме показалось, будто какие-то великаны играли здесь в крестики-нолики.

Она закончила заклейку в 5.30, как раз, когда буран наконец отыскал их гору. Она приготовила себе чашку кофе – черного, потому что мать покупала только соевое молоко, вкусом напоминавшее слезы инопланетян, и перешла в гостиную, чтобы выпить его у окна. Зоя устремила взгляд на лес, что начинался у самого их двора и уходил вниз к самому озеру. Принадлежавшая ее семье земля в основном представляла собой лысый склон горы, но у самого дома росли лиственницы, затенявшие его летом. Сейчас их трепал ветер. Ветки били и царапали стекло. Казалось, будто деревья пытаются пробраться в дом.

Мать отсутствовала уже два часа. К этому моменту полиция должна уже перекрыть дороги, и хоть мама редко принимает отказы, копы ни за что не позволят ей сегодня вернуться на гору. Зоя запихнула эту мысль в коробку с наклейкой «Не открывать» в самый уголок сознания. Она прошла к двери и окликнула Джону. Какая она идиотка, что позволила ему оставаться на улице так долго! Эту мысль она тоже запихнула в коробку.

Джона не отозвался. Непонятно, почему она вообще на это рассчитывала. Она любит этого козявку, но слишком часто ей кажется, что его единственная цель – это создавать ей проблемы. Она не сомневалась, что он ее услышал. Он просто не желает прекращать беготню с собаками. Их не пускают в дом даже в непогоду, а Джона считает, что это подло. Он даже один раз устроил настоящий пикет с плакатом.

Зоя еще три раза позвала брата: громко, еще громче, на пределе громкости.

Безрезультатно.

Она снова открыла метеостраницу. Уже минус пятнадцать.

Из окна было видно только белое буйство. Все стало бесформенным и заваленным снегом: ее поразительно дрянная красная машинка, компостная куча и даже большой деревянный медведь, которого хипповатый приятель матушки Руфус выпилил и поставил у подъездной дороги. При мысли о том, что придется одеваться и выходить в буран только для того, чтобы затащить паразита Джону в дом, Зоя так разозлилась, что даже щеки загорелись. И маме пожаловаться нельзя будет, потому что Зое вообще не следовало отпускать его на улицу. Джона всегда находит способ выиграть. Он псих, но хитренький.

Она позвала Спока и Ухуру. Безрезультатно. Спок на два года моложе Ухуры и настоящий трус. Зоя решила, что он забился под трактор в сарае и трясется. Но вот Ухура была отчаянная и бесстрашная. Она должна была примчаться.

Зоя вздохнула. Придется идти искать Джону. Выбора нет.

Она натянула шарф, перчатки, сапоги, дутое синее пальто и шапку с кисточкой, которую Джона связал для нее, когда погиб папа. (На самом деле Ухура слопала кисточку, и на ее месте теперь была дыра, которая постоянно увеличивалась.) Зоя не стала возиться со снегоступами: она ведь только выйдет ненадолго, чтобы увести Джону в дом. На пять минут. Может, на десять. Максимум.

Зоя понимала: бесполезно мечтать, чтобы папа был рядом и помог ей искать Джону. Но она все равно об этом подумала. Воспоминания об отце захлестнули ее настолько неожиданно, что все мышцы напряглись.

* * *

Папа у Зои был бестолковый, непостоянный и совершенно, возмутительно ненадежный. Он был одержим всем, что относилось к пещерам, вплоть до летучих мышей и мокриц. Он даже был странно увлечен пещерной грязью, утверждая, что в ней ключ к отличному цвету лица. Отец имел привычку притаскивать ее домой в пакетах и пытался мазать ею лицо Зоиной матери. Та начинала хохотать и сбегала, изображая ужас. После чего он облеплял ею собственные щеки и гонялся по дому за Зоей и Джоной, рыча, как чудовище.

Так что да: ее папа был странный – что, собственно, изначально нужно, чтобы лазать по пещерам. Однако он был по-хорошему странный. Если на то пошло, он был типа потрясающе по-доброму странный. Он был сверхтощий и гибкий, и если смыкал руки над головой, как Супермен, то мог протискиваться в невероятно узкие лазы. В качестве тренировки он сгибал проволочную вешалку овалом и проскальзывал сквозь нее или пролезал туда и обратно под машиной. Именно этим он обычно занимался, когда Вэл или Даллас приходили в гости. Даллас тоже увлекался спелеологией и считал, что это просто потрясающе. Вэл старалась не смотреть на то, чем занимался Зоин отец со словами: «Не обращаю внимания – это я так не обращаю внимания».

Зоя начала спускаться с отцом в пещеры, когда ей исполнилось пятнадцать. Словом «спелеология» никто не пользовался, потому что с чего бы? Они регулярно лазили по пещерам летом и осенью, пока снег не заваливал входы, а лед не делал туннели опасными. Поначалу Зою это не особо увлекало, но ей нужна была такая возможность побыть с отцом, на которую можно было бы рассчитывать. Если речь не шла о спуске в пещеры, то не было никакой уверенности, что отец вообще появится.

Зоя притерпелась к его исчезновениям, как и к тому, что о некоторых вещах он вообще не говорил. (О своих родителях, о родном городке в Вирджинии, обо всем, что происходило с ним в молодости: эти части картины никогда не прорисовывались.) Отец любил красивые жесты: взял себе фамилию Биссел вместо того, чтобы попросить Зоину маму поменять свою, и неделями бывал самым крутым папкой в мире. Тогда Зоя чувствовала тепло и заботу, словно рядом с кроватью поставили фонарик или свечу. А потом атмосфера в доме как-то менялась. Становилась пресной. Отцовский внедорожник исчезал, и неделями Зоя не получала даже эсэмэсок.

В конце концов Зоя перестала слушать отцовские отговорки. Обычно там было что-то про бизнес, который он пытается раскрутить, – что-то насчет поисков «долбаного финансирования». Когда Зоя была младше, она винила себя в том, что папа никогда не остается с ними больше нескольких месяцев за раз. Может, она недостаточно интересная. Может, она недостаточно привлекательная. Джона был еще слишком маленьким и обожал отца безоговорочно. Он называл его «Дядя папа» и относился к каждому его появлению, как ко встрече со знаменитостью.