Ходячие мертвецы. Падение Губернатора. Часть 2 - Джей Бонансинга Страница 2

Он лежал на окровавленной деревянной доске и понятия не имел, как выглядел со стороны – лицо, например, болело так, словно по нему прошлись ледорубом, – и удивленные взгляды этих грубых мужчин тотчас встревожили Филипа. Женщина, которая так обработала его – если память не изменяла ему, ее звали Мишонн, – неплохо справилась с задачей. В качестве расплаты за грехи Филипа она оставила его на пороге смерти. Еще немного – и он бы не выжил.

На Сицилии говорят, что месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным, но эта девчонка сдобрила его основательной порцией боли. Правая рука Филипа была ампутирована и прижжена выше локтя, но это было не главное. Его левый глаз болтался где-то возле щеки на тонкой полоске окровавленной ткани. Но хуже этого – гораздо хуже для Филипа Блейка – был мерзкий холодок, поднимавшийся по его внутренностям от того места, где когда-то находился его пенис, который женщина отсекла своим прекрасным мечом. Воспоминание об этом резком и точном ударе – об укусе металлической осы – отправило Филипа назад в сумерки забытья. Голоса потонули во мраке.

– ВОТ ДЕРЬМО! – Брюс пораженно взирал на усатого мужчину, который еще недавно был весьма подтянут. – Он жив!

Гейб тоже уставился на него.

– Черт, Брюс, доктор и Элис ведь слиняли! И что нам теперь делать?

В какой-то момент в квартире появился еще один человек. Тяжелое дыхание, лязг помпового ружья. Филип не видел, кто это, и плохо слышал голос вошедшего. Пока он барахтался в волнах забытья, пытаясь вернуться в сознание, мужчины продолжили свой напряженный разговор.

Голос Брюса:

– Ребят, заприте эту мелкую тварь в соседней комнате. Я спущусь и приведу Боба.

Затем голос Гейба:

– Боба?! Того алкаша, который вечно сидит у двери?

Голоса становились все тише, темнота сгущалась.

– …и как он здесь поможет?

– …вряд ли сильно…

– …так зачем?..

– …он хоть что-то умеет, в отличие от нас…

Вопреки общественному мнению и кинематографической мифологии средний санинструктор даже рядом не стоит с опытным и уважаемым хирургом-травматологом да и, раз уж на то пошло, даже с врачом общей практики. Большинство санинструкторов проходит краткий тренинг во время курса молодого бойца, но он не занимает и трех месяцев. Даже самые талантливые из них редко превосходят уровень фельдшера. Они умеют оказать простейшую первую помощь, могут сделать искусственное дыхание и немного знакомы с травматологией – вот и все. Их бросают на поле битвы вместе с боевыми подразделениями, чтобы они просто могли поддержать жизнь в раненых солдатах – или проследить за сохранностью кровеносной системы, – пока жертв не переместят в полевой госпиталь. Они вроде спасательных кругов – эти закаленные в боях, огрубевшие от постоянного страдания вокруг люди могут лишь накладывать повязки на кровоточащие раны войны.

Госпитальный санитар первого класса Боб Стуки был в Афганистане один раз тринадцать лет назад, когда его отправили в командировку в нежном возрасте тридцати шести лет, призвав вскоре после введения войск в эту страну. Он был одним из самых старших новобранцев – в армию он пошел во многом из-за печального развода – и стал своего рода наставником для молодежи. Он начал службу с должности водителя санитарного транспорта в Кемп-Дуайере и уже к следующей весне дослужился до полевого санитара. Он умел развеселить ребят отвязными шутками и вечно потягивал «Джим Бим» из фляжки, с которой не расставался ни на минуту. У него было доброе сердце – солдаты любили его за это, – и с каждым потерянным пехотинцем он тоже отчасти умирал. К тому моменту, когда он вернулся домой, встретив свой тридцать седьмой день рождения, он умер уже сто одиннадцать раз и залечивал свои раны, принимая по пол-литра виски в день.

Все эти бури и натиски прошлого давно поглотил страх и ужас новой чумы, а также страшная потеря – Меган Лафферти, в которую он был тайно влюблен. В последние дни его мучила такая нестерпимая боль, что теперь – сегодня, в эту секунду – он совершенно не понимал, что его вот-вот снова отправят на передовую.

– БОБ!

Боб вздрогнул, услышав громогласный клич Брюса Купера. Он сидел, прислонившись к кирпичной стене губернаторского дома, в заляпанной пеплом и высохшими подтеками слюны поношенной куртке оливкового цвета. Тьма постепенно рассеивалась, приближался рассвет, и Боб уже дрожал от холодного ветра и беспокойного сна.

– Вставай! – велел здоровяк, выйдя из подъезда и приблизившись к гнезду из влажных газет, драных одеял и пустых бутылок, образовавшемуся вокруг Боба. – Нам нужна твоя помощь. Наверх! СЕЙЧАС ЖЕ!

– Ч-что? – Боб потер заросшую щетиной щеку и отрыгнул. – Зачем?

– Там Губернатор, – Брюс наклонился и взял Боба за руку. – Ты ведь служил санитаром, да?

– Морская пехота… Госпитальные войска, – пробормотал Боб, чувствуя, как его рывком поставили на ноги. Голова закружилась. – Минут пятнадцать… Миллион лет назад. Я ни на что не годен.

Брюс держал Боба мертвой хваткой, не давая ему упасть.

– Значит, придется постараться, черт тебя дери! – он встряхнул Боба. – Губернатор всегда о тебе заботился – проверял, сыт ли ты, не упился ли до смерти… Теперь пора вернуть ему долг.

Справившись с тошнотой, Боб провел ладонью по лицу и неуверенно кивнул.

– Ладно, веди меня к нему.

Пока они шли по подъезду, по лестнице и по длинному коридору, Боб думал, что ничего страшного не произошло, что Губернатор просто подхватил грипп или порезал палец, а его охранники, как всегда, приняли все слишком близко к сердцу. Когда они дошли до последней двери слева и Брюс едва не вывихнул Бобу руку, дернув его за собой, тот на мгновение уловил доносившийся изнутри мускусный запах с металлическим привкусом, и этот запах заставил Боба Стуки встревожиться. Прежде чем Брюс втолкнул его в квартиру – в этот краткий миг, пока Боб еще не завернул за угол и не увидел, что ждало его внутри, – он вдруг вернулся на войну.

Внезапно перед его внутренним взором мелькнуло воспоминание, и Боб вздрогнул. Запах богатого протеином жаркого в наспех разбитом полевом госпитале в провинции Парван, груда размотанных бинтов, подготовленных к сожжению, уходящая в канализацию желчь, заляпанные высохшей под афганским солнцем кровью каталки – все это пронеслось у Боба в памяти, прежде чем он увидел распростертое на полу тело. Ему стало дурно от ударившей в ноздри вони, и он схватился за косяк, а затем Брюс провел его в коридор, и Боб наконец разглядел Губернатора – точнее, его останки – на залитом кровью полу.

– Я запер девчонку и отвязал ему руку, – сказал Гейб.

Боб едва расслышал его и даже не обратил внимания на то, что в комнате был еще один человек – парень по фамилии Джеймсон, который сидел в углу на корточках, не зная, куда деть руки, и в панике озирался по сторонам. Головокружение стало нестерпимым. Боб подавил приступ тошноты. Голос Гейба, казалось, раздавался из-под толщи воды: