Лесовик - Кингсли Эмис Страница 2

Требовалось разыскать и привезти электрика. Свалившись как снег на голову, в половине шестого прибыли одна за другой сразу три партии постояльцев (включая четверых детишек), подосланные, вне сомнений, руководством все той же антигостиничной лиги. Жена сумела представить дело так, что во всем этом виноват лично я.

Чуть позже, усадив отца перед открытым окном в гостиной со стаканчиком виски, сильно разбавленным водой, я покинул нашу жилую половину на втором этаже и увидел, что кто-то стоит у лестницы, ведущей вниз, – спиной ко мне. Я продолжаю утверждать, что это была женщина – в вечернем платье, несколько тяжеловатом для такого душного августовского вечера. В банкетном зале, единственном помещении для публики на нашем этаже, не планировалось никаких мероприятий вплоть до следующей недели, а граница нашей жилой половины четко обозначена соответствующей табличкой.

Я спросил со всей агрессивной вкрадчивостью, на какую только был способен:

– Чем могу служить, мадам?

Фигура повернулась ко мне лицом – быстро, но беззвучно. Я успел мельком разглядеть бледное лицо с тонкими губами, тяжелые золотисто-каштановые локоны и большой голубоватый кулон на шее. Но что бросилось в глаза, так это ее удивление и тревога, которые не поддавались объяснению: она не могла не слышать, как я приближаюсь (от двери до лестничной площадки футов двадцать), и она должна была сразу догадаться, кто я такой.

В эту секунду меня позвал отец, и мне пришлось откликнуться:

– Да, что ты хочешь?

– Морис, э-э… Пожалуйста, пришли кого-нибудь, пусть принесет вечернюю газету. Можно местную.

– Я скажу Фреду, он поднимется к тебе.

– Только сразу, пожалуйста. Если, конечно, Фред не занят.

– Хорошо, отец.

Наш разговор продолжался не более десяти секунд, но, когда я обернулся, лестничная площадка была пуста. Женщина, должно быть, решила не разыгрывать дальше обостренную чувствительность и ушла продолжать свои поиски на первом этаже. По-видимому, там она нашла то, что искала, поскольку я больше не видел ее – ни на лестнице, ни в прихожей, ни в баре.

Бар – длинное помещение с низким потолком и маленькими окнами, позволяющими определить толщину внешней стены, обычно прохладное и сухое в летние месяцы, – был угнетающе душным в тот вечер. Фред Соумс, наш бармен, включил все вентиляторы, но, пока я ждал, заняв место рядом с ним за стойкой, когда он закончит отпускать заказанные напитки, я почувствовал, как струйки пота потекли по моему телу под рубашкой с оборками и смокингом. Я ощущал также какую-то тревогу, но это не было тем беспричинным волнением, которое часто охватывало меня. Что-то в облике или в поведении той женщины, которую я встретил на лестничной площадке, беспокоило меня – какие-то штрихи, которым теперь было слишком поздно давать точную характеристику. Еще меньше логики было в моей уверенности, что когда отец окликнул меня, он хотел сказать что-то совсем другое, но вдруг передумал. Теперь мне оставалось лишь догадываться о его первоначальном намерении, поскольку опять же не представлялось возможным узнать это точно. Такие моменты задерживались в памяти старика не дольше нескольких секунд.

Я отправил Фреда наверх с газетой, отпустил в его отсутствие три одинарных хереса, одну пинту светлого (со скрытым отвращением), стакан сока и ознакомил компанию, заказавшую обед, с нашим меню, навязав им довольно ординарного лосося и свинину в начальной стадии старения с меньшей обходительностью, чем та, которую рекламирует «Путеводитель по лучшим пивным и ресторанам». После чего я нанес визит на кухню, где Дэвид Палмер и шеф-повар осуществляли должный надзор, в том числе и над Рамоном, который заверил меня, что он больше не жаждет возвращения в родную Эспань. Затем я заглянул в свою крохотную, со скошенным потолком, конторку под главной лестницей. Моя жена безучастно разбиралась с ворохом счетов, но она вышла частично из своего апатичного состояния (похоже, она никогда не может выйти из него полностью), когда ей было предложено забыть на время эти бумажки, сходить наверх и переодеться. Убегая, она даже чмокнула меня в ухо.

Вернувшись в бар через буфетную, где я пропустил одним махом большую порцию виски, оставленную там для меня Фредом, я ознакомил с меню еще нескольких клиентов. Под конец моими собеседниками стала престарелая супружеская пара из Балтимора: любители исторических красот, они следовали в Кембридж и сделали остановку в моей гостинице из той же любви к истории. Муж до выхода на пенсию был адвокатом, и беседа напоминала если не перекрестный допрос, то предварительное дознание. Витиевато, но учтиво он осведомился о нашем привидении или привидениях.

Я приступил к привычному рассказу, благочинно отклонив предложенную выпивку:

– Главной фигурой в этой истории был некий доктор по имени Томас Андерхилл, который жил здесь во второй половине семнадцатого века. Он имел духовный сан, хотя и не являлся пастором местного прихода; это был ученый муж, отказавшийся по какой-то причине от своего членства в научном совете Кембриджа и купивший эту гостиницу. Он похоронен на том маленьком кладбище, что у церкви, дальше по дороге, хотя его чуть не оставили вообще без погребения. Андерхилл был настолько грешен, что, когда он умер, могильщик не пожелал копать для него могилу, а местный викарий отказался служить панихиду на его похоронах. Пришлось привезти могильщика из Ройстона, а священника доставили из самого колледжа Святого Петра в Кембридже. Кое-кто из соседей в округе утверждал, что Андерхилл убил свою жену, с которой, похоже, они вечно ссорились, а также ходили слухи, что он причастен к смерти фермера, с которым у Андерхилла возникли разногласия по поводу какой-то земельной сделки.

Понимаете, странность заключается в том, что и жена, и фермер были наверняка убиты, при этом самым жестоким образом, их тела чуть ли не по кускам собирали; и в обоих случаях жертвы были найдены не дома, а на дороге, ведущей в деревню, почти в одном и том же месте, хотя эти убийства разделяет шесть лет, и во втором случае, как и в первом, было неопровержимо установлено, что в момент преступления Андерхилл находился здесь, в гостинице. Понятно, возникло подозрение, что он нанял каких-то мерзавцев, сделавших за него грязную работу, но никто не видел их, и никто не был пойман, а жестокость, с которой преступники или преступник разделался с жертвами, по общему мнению, не вязалась с убийством из корыстных побуждений.

Так или иначе, Андерхилл или, вернее, его дух нередко появлялся у окна в той части дома, где теперь столовая, и выглядывал наружу, словно наблюдая за кем-то. У всех очевидцев, похоже, осталось сильное впечатление от выражения на его лице и в целом от его поведения, но, судя по всему, не было единого мнения насчет того, как же выглядел сам призрак. Один парень сказал, что ему почудился в действиях Андерхилла дикий, безумный ужас. Кому-то другому показалось, что призрак являл собой ученого мужа, наблюдавшего с беспристрастным любопытством за научным экспериментом. Одно другому противоречит, не так ли? Но затем…

– А не могло быть так, мистер Оллингтон, не могло ли быть так, что искомое… видение вело, если позволите выразить суть подобным образом, наблюдение за тем, как совершается преступление, или же за проекцией совершенных преступлений, замысел которых ему принадлежал, и, возможно, свидетели, взятые каждый в отдельности, наблюдали последовательные стадии его реакции на сцену жестокого насилия от… клинической невозмутимости до ужаса и, положим, мучительного раскаяния?