Благословенная тьма - Дмитрий Черкасов Страница 19

– Надорвешься, – пробормотал Ляпа.

В голосе Ликтора неожиданно зазвучали виноватые нотки:

– Не боись. Я ведь пообещал, да не сделал. Хоть чем-то пособлю…

– Господь с тобой, чего ты там обещал… Нашел же, как и просили, слово сдержал, – горестно отозвался Ляпа.

«Тем более что денег не взял», – не к месту подумал он.

Больше никто из двоих не проронил ни слова.

Ляпа шел, как слепой, не разбирая дороги; ноги несли его сами. Позади хрипло дышал Ликтор; из-под сапог его то и дело раздавался хруст сучьев, всякий раз заставлявший Ляпу непроизвольно содрогаться. Горячее дыхание Ликтора едва ли не обжигало Ляпину спину. Все-таки тяжесть груза сказывалась и на таком здоровяке…

Ляпа взял правее, сообразив, что рискует вновь очутиться на дьявольской поляне. Так выходило дальше, но Ликтор, казалось, понял причину, по которой был сделан крюк, и безропотно последовал за Ляпой. Он явно стремился загладить одному ему ведомую вину, и в сердце Ляпы вновь закрались сомнения.

Ликтор знал о поляне. Ляпа понял это внезапно, не ища доказательств и просто принимая как факт. И Ликтор знал о том, чтó там происходило.

* * *

Повторимся: пить Пантелеймон Челобитных не любил и, откровенно говоря, не особенно умел, так что ему пришлось полагаться лишь на крепкое от природы здоровье. Потому что общаться с Дрыном без выпивки было решительно невозможно. Дрын не особенно настаивал, ему было достаточно пить самому, но протодьякон быстро увидел, что в случае отказа он перестанет попадать с хозяином в резонанс и говорить убедительно. Кроме того, пережитое потрясение требовало разрядки.

Он захмелел не сильно, но все-таки захмелел. Из закуски у Дрына не было ничего, кроме того же лука с огурцами, и чем он жил, какими резервами держался – непонятно.

Усердно работая челюстями, хозяин, в конце концов, решил покончить с неясностью:

– Кто будешь, зачем пожаловал? – Он спрашивал осторожно и как бы небрежно, почти дружески, но за показной небрежностью скрывалось легкое напряжение с примесью угрозы. Дрын явно подозревал Пантелеймона в каких-то жульнических замыслах.

Протодьякон мелкими глотками опустошил стакан, выдохнул.

– Знатная у тебя самогонка, – похвалил он, смаргивая подоспевшую слезу. – Никогда такой не пивал.

Дрын равнодушно кивнул:

– Все село отовариваю.

– И много желающих?

– Да все желают, кто есть живой.

– Тут у вас, я заметил, не очень-то людно.

– Твоя правда. Одно старичье осталось – как повсюду. Молодняка почти нет, а кто есть, те не киряют, они по части наркоты мастера.

– Здесь?! Наркота? – искренне удивился Пантелеймон.

– Она везде, – с нотками осуждения отозвался Дрын. – Ты на вопрос не ответил, а уж меня пытаешь тишком. Нешто не видел, сколько мака уродилось? Нынче у молодежи праздник…

Челобитных повертел в пальцах ненужную вилку.

– Я исследователь, – признался он словно бы с неохотой. – Много читал и слышал о чертовщине, которая тут поблизости… Пошаливают у вас. Да уже и началось – ведь я не мог же просто так взять и проспать сутки! Да какие там сутки – больше…

– Всяко бывает, – резонно заметил Дрын, берясь за банку. – Я однажды проспал неделю. Правда, выпимши был чуток…

Пантелеймон содрогнулся, представив себе этот «чуток».

Следя за манипуляциями Дрына, протодьякон незаметно вздохнул. На душе у него было гадостно. Выпавшее из жизни время было украдено, съедено, притом с такой ловкостью, что он уже не чувствовал себя хозяином собственной судьбы.

Более того – он не чувствовал Божьей опеки, а это куда страшнее.

– Угол хочешь снять? – поинтересовался Дрын не без надежды.

– Угол… – сумрачно повторил Челобитных. – Да нет, мне не это надобно. Угол я уже повидал, в крайней избе.

До сих пор он держал голову опущенной, сейчас поднял и пристально, не мигая, посмотрел хозяину в глаза. Тот вскоре не выдержал и отвел взгляд.

– Тебя Ступа привез? – спросил он после томительной паузы.

Отпираться не было смысла.

– Он, – кивнул протодьякон. – А что?

Дрын закашлялся, сплюнул прямо на пол.

– Шею ему свернут когда-нибудь, – процедил он сквозь зубы.

Пантелеймон по-новому взглянул на желание Ступы как можно скорее убраться подальше от пункта назначения.

– Это за что же?

Не чокаясь, хозяин выпил.

– А вот как раз за это самое. За то, что возит сюда вашего брата, а вы приманиваете всякую погань. Хочется сдохнуть – подыхайте, нас-то зачем за собой тянуть? Бродите по лесам, тревожите лихо… оно и слетается, как мухи на дерьмо.

Протодьякон подумал, что напрасно сидит и якшается с этим персонажем. Помощи от него, похоже, ждать не приходится.

– Ну, я лично у вас не задержусь, – миролюбиво молвил Пантелеймон. – Мне дальше нужно, – и он испытующе глянул на Дрына.

– И на том спасибо. Бог тебе в помощь. Это мы понимаем, что тебе дальше. Нам только от этого легче не станет.

– Твоими молитвами. Это я про Бога. Нет ли лошадок?

– Еще вездеход спроси. Лошадок не будет.

– Так я и думал, – не стал настаивать Челобитных. Оставалось выяснить еще кое-что, после чего с гостеприимным Дрыном можно будет спокойно распрощаться. Мысли покуда не путались, но уже текли медленнее, увязали в хмельной трясине. Пора разобраться во всем, а то мозги, глядишь, и впрямь откажут.

Но Дрын, который, казалось, только трезвел и наливался силой от выпивки, опередил его.

– Небось, в Зуевку навострил лыжи?

– Туда, – не стал отрицать протодьякон и отважно спросил: – Дорогу не покажешь? Я заплачу.

– Проще сразу руки на себя наложить, а я – человек крещеный.

– Ну, а коли крещеный, так должен Богу довериться и ближнему пособить…

– В Писании про пособить ничего не сказано.

Однако наглец! И наглец просвещенный, как это не удивительно. Пантелеймон украдкой оглянулся в поисках образов, но и следа их не обнаружил.

– Тем более с чертями общаться, – язвительно добавил Дрын.

– И ладно, – Пантелеймон не стал настаивать. – Без провожатого обойдусь, спасибо тебе за хлеб-соль. Скажи мне напоследок еще вот что… Ступа твой…

– Твой, – перебил его Дрын. – Мне он на хрен не нужен.

– Будь по-твоему, мой. Мой Ступа, значит, затолкал меня в избенку, где кое-что показалось мне странным. Знаешь что-нибудь об этом? Не можешь ведь не знать. Там хозяин своеобычный…

– Это к Макарычу? Как же не знать, вся деревня там перебывала.