Симфония тьмы - Дин Кунц Страница 19

— Заткнулся бы ты! Об этом лучше помалкивать.

— А что скажешь об исследователях, которые не вернулись оттуда?

— Не было никаких исследователей. Все это — детские сказки. За Столпом нет никакого мира, просто иллюзия.

— Легенды говорят, что исследователи были настоящие.

— А я говорю — сказки!

— Почему мы не посылали других исследователей? Почему боимся того, что там, за Столпом?

— Теперь у тебя будет собственная комната, — сказал Мейстро, пытаясь переменить тему.

— И тем мы доказали бы, что чтим отвагу Владисловича, пусть даже он не сумел овладеть Девятым Правилом, что воздаем ему честь попыткой повторить, хотя бы в меньшем масштабе, сделанное им, ибо он сам был одним из тех, кто не вернулся с другой стороны Столпа, одним из исследователей, которые…

— У тебя будет собственная комната и собственный сенсоник, — гнул свое Мейстро.

Синяя помада частично стерлась со стакана и теперь окружила его губы гротескным кольцом.

— Сенсоник?

Гил слышал это слово раньше — его всегда употребляли в некоем мистическом смысле и всегда как предмет, существование которого отрицалось в присутствии детей. Но он больше не был ребенком ни в каком смысле этого слова.

— Ты увидишь. Скоро увидишь. Он придает жизни настоящую цену, Гил. Ради него стоит жить.

— Даже зная о «Короле эльфов?»

Великий Мейстро бросился к сыну и хлестнул его по лицу ладонью.

— Замолчи! Замолчи!

Ему как будто слюной залепило горло, он не мог говорить внятно, мог только издавать булькающие и хлюпающие звуки, точно тонущее животное. Он схватил сына за лацканы фрака и принялся трясти. Когда оба уже перестали что-либо видеть за прыгающими волосами, когда у обоих побагровели лица, отец отшвырнул его к каменному крылу камина и принялся мерить шагами комнату. Открыл бутылку вина, налил стакан…

Наконец он повернулся к сыну. Лицо его уже избавилось от гнева, теперь на нем сияла заговорщическая улыбка.

— Идем. Я покажу тебе твою новую комнату.

Новая комната оказалась огромной — сто футов в длину, восемьдесят в ширину, вдоль стен тянулись книжные полки, ожидавшие, пока хозяин заполнит их по своему вкусу. Потолок напоминал купол планетария — на нем было изображено ночное небо раннего июня. Даже при выключенных лампах ненастоящие звезды отражались в темных хрустальных стенах, и комната купалась в меланхолическом сером свете.

— А вот твой сенсоник — раз уж ты теперь мужчина.

Отец, явно уже опьяневший, махнул бутылкой в сторону кровати.

— Просто кровать?

Отец широко улыбнулся, но что-то в этой улыбке напомнило крик боли. Гил отвел глаза.

— Сам убедишься, это просто кровать или не просто, — сказал отец, пятясь к выходу из комнаты, как раб перед королем, немного согнувшись, кивая головой в поклоне.

Закрывающаяся дверь скользнула, как нож гильотины, и голова исчезла, будто отсеченная — если не от плеч, то от взгляда Гила.

Гил бегло осмотрел помещение, а потом сдался — слишком уж сегодня устал. Он раздевался при свете псевдозвезд, а перед глазами жаворонком порхало видение — нежное податливое тело на твердых плитках пола душевой кабины…

Постель была мягкая, она прильнула к усталому телу, как пушинка. Какое-то время Гил лежал, глядя на звезды, потом заметил красный пульт, вмонтированный в спинку изголовья. Он перекатился в ту сторону, нажал первую кнопку. Кровать повернулась влево. Вторая кнопка повернула ее вправо. Третья остановила вращение. Четвертая принесла сны…

Его тело окутала пелена сексуальных ощущений, просачиваясь в каждую пору, переполняя свирепой радостью. Смутные тени начали принимать форму туманных существ. Туман становился все гуще… Уже не туман — густое облако… Густое облако подернулось дымкой воспоминаний, и теперь остался всего один шаг до реальности… Реальность… Грудастые женщины, похотливые, голые, с бешеными от желания глазами, возникали ниоткуда, нетерпеливо стремясь удовлетворить… Звуковые конфигурации…

Это были всего лишь звуковые конфигурации, подобно домам, в которых жили люди, подобно чудовищам, с которыми он сражался на арене. Но, как и чудовища, они могли воздействовать на него. Чудовища могли убить. Звуковые женщины могли возбудить в нем желание и довести до кульминации.

Они потащили его вниз и расплющили горами плоти, поволокли по реке с поверхностью из влажной кожи к океану — темному и ожидающему. Гилу даже показалось, будто это страна в Столпе, пока он не нырнул туда и не понял, что на самом деле — это матка, а он скользит по влажной поверхности, закручивается по спирали, устремляясь к оргазму своего физического и психологического «я», который высосет из него все семя на тысячелетие вперед…

Задыхаясь, он дотянулся до спинки кровати и нажал пятую кнопку, отключив теплые и чувственные звуковые конфигурации раньше, чем они успели довести его до кульминации. Женщины исчезали постепенно, их губы и груди все еще гротескно висели в воздухе, когда все остальное уже растаяло.

Коричневые соски набухли, взорвались и оставили дыры в качающихся грудях…

Потом пропали и груди.

Остался один лишь рот, голодный язык облизывает острые зубы, сворачиваясь и разворачиваясь, сворачиваясь и разворачиваясь, маня его…

Наконец Гил снова остался один, с неосуществленными желаниями, вино прокладывало горький след в горле, снизу вверх. Он собрал все силы — даже не думал, что после крайней усталости в нем осталось еще столько сил, — и подавил в себе горечь.

Сенсоник! Так вот это что такое. Великое мистическое переживание, ради которого стоит жить, как уверял его отец совсем недавно. Электронная похоть. Вот почему у матери и отца отдельные спальни — чтобы ощущение настоящей супруги не вторгалось на подсознательном уровне в тела звуковых шлюх.

Это было и печально, и отвратительно. Гил ощущал невыносимое безысходное отчаяние, которое бурлило в каждой косточке и било гейзером из каждой клетки, отчаяние, которое тем не менее придется вынести и нести в себе всю жизнь.

Электрический секс. Деторождение — это просто долг, обязанность, которую нужно выполнять время от времени для продолжения существования расы. И если бы Владислович смог овладеть Девятым Правилом, если бы нашел способ достичь бессмертия средствами манипуляций со звуком, то необходимость в деторождении вообще исчезла бы. А если сделать еще следующий логически обоснованный шаг, то настоящие женщины не будут больше нужны, ведь коль скоро никто не умирает, то нет смысла рожать детей. Биологический вид навсегда останется устойчивым и могучим.

Только сейчас Гил в первый раз до конца осознал положение женщины в обществе музыкантов. Это существо ненамного выше, чем популяр. Полезное орудие, обеспечивающее продолжение рода, — и ничего сверх того. Теперь ему стало ясно, что угроза со стороны Тиши была весьма серьезна. Когда судьи и советники поняли, что существо с молочными железами и вагиной попыталось — и почти успешно! — вторгнуться в их владения, они вынуждены были принять меры, чтобы устранить такое опасное и честолюбивое существо. И наверняка ей не позволят прожить долго. Они не станут избавляться от нее немедленно, это выглядело бы слишком подозрительно, но через неделю, через две недели… Через месяц… Пусть даже через год — все равно печь.