Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы - Чарльз Брокден Браун Страница 18

Я оказался глух к ее мольбам! Разумеется, я никогда не стрелял бы в него, если бы он был безоружен и не угрожал моей жизни. Я не способен на такую низость. Но, увы! Содеянное мной все равно ужасно. Я растоптал то, что питало надеждой самого дорогого для меня человека. Мне не место в обществе людей.

Вот какие чувства клокотали во мне. Я сбавил шаг. Потом остановился и вынужден был прислониться к стене, Острая боль пронзила мое сердце и эхом отозвалась во всем теле. Я был во власти одной мысли, сводившей меня с ума. Госпожа, говорил я себе, верила, что судьба ее намертво переплетена с судьбой брата. Кто посмеет утверждать, что это не так? Она наслаждалась жизнью, несмотря на всеобщую уверенность, что Уайетт мертв. Она не придавала значения слухам. Почему? Потому что не было доказательств, которые убедили бы ее? Или она не сомневалась, что он жив, черпая уверенность в своей неразрывной связи с ним? Можно ли не принимать во внимание это предположение? Разве она не оказалась права?

Ну, вот я и подошел к тому кошмару, рассказ о котором оставил напоследок. Удар, нанесенный мною Уайетту предопределил и судьбу его сестры.

Она заблуждалась. Ее убеждения питались фантазией, и только. Но это не важно. Всякий верующий знает, что доводы веры неопровержимы. Пульс жизни бьется, пока есть воля и желания. Кто сообщит ей страшную новость – станет посыльным Смерти. Беззаветная любовь к брату – ее злой рок. Она содрогнется, упадет без чувств и погибнет от такого известия.

О, моя преступная близорукость! За все в жизни приходится платить. Я думал, что ценой его смерти мы обретем уверенность и безопасность. И вот – дело сделано! Опустошение и отчаяние таились до поры, пока он был жив, С его последним вздохом я выпустил их на свободу, дав им безраздельную власть. Моя госпожа, Клариса, Сарсфилд и я – все мы теперь обречены, крушение неизбежно!

Я уже говорил, что был не в себе. Не понимал, сколько прошло времени. И сам удивлялся своему оцепенению.

Мои чувства словно спали, а подсознание, видимо, бодрствовало, благодаря чему я, понятия не имея каким образом, оказался у себя в комнате. Как бы там ни было, но это так.

А жизнь продолжалась. Возможно, я не вполне доверял свидетельствам собственной памяти, которая подтверждала, что все произошедшее – правда. Теперь мне осталось рассказать вам лишь финал этой истории; но где взять силы, чтобы довести мою исповедь до конца? В сравнении с кошмаром душераздирающей развязки то, что вы слышали до сих пор, – светло и прозрачно, как ажурная паутинка. Небеса карают меня, не препятствуя мне говорить, И это еще раз доказывает, что тонкая нить моей ничтожной жизни скоро оборвется.

Разум не в состоянии был осознать весь этот ужас. Рассудок у меня помутился, мое безмерное отчаяние достигло апогея, и я не видел никакой возможности развеять его. В душе воцарились буря и мрак. В ушах звучали стенания и жалобы. Стояла глубокая ночь, огромный город затих, Тем не менее я напряженно вслушивался, пытаясь уловить какой-нибудь намек на уже начавшуюся панихиду. Траурные одежды, скорбные рыдания, мучительная торжественность – воображение погружало меня в атмосферу смерти и похорон. Словно я уже пережил все то, что еще только предстояло. Пережил и прочувствовал, оказавшись в самом средоточии того ада, который так страшил меня.

Ничего хорошего в такой ситуации ждать не приходилось, но последний шаг к окончательному крушению не был сделан. Я словно застыл на краю пропасти, пытаясь оценить глубину поразившего меня умопомешательства, и на удивление спокойно размышлял о случившемся и обдумывал создавшееся положение. Безумная мыль, созревшая в моем больном мозгу, превратилась в навязчивую идею. Догадка переросла в уверенность. Я с неопровержимой ясностью осознал, что, убив Уайетта, обрек на смерть свою госпожу. Когда мне удалось немного совладать с обуревавшими меня страхами, я начал анализировать возможные последствия, от предвкушения которых мой разум наполнялся еще большим ужасом.

Если мистическая связь брата и сестры действительно существует, то в чем это проявляется? Как на каком-то чувственном уровне один из них понимает, что происходит с другим? Могла ли она узнать о смерти брата не от очевидца, а иным, неведомым мне путем? Я слышал о невероятных случаях связи между людьми, находившимися на большом расстоянии друг от друга. Что, если ей уже все известно? И теперь она мучается в агонии или вслед за братом тоже испустила дух?

Волосы у меня встали дыбом, стоило мне подумать об этом. Ведь сила сакральной связи может быть фантастической. И тогда удар, предназначенный брату, способен оборвать жизнь сестры в любой момент, даже когда она почивает или занята беззаботными размышлениями. В их судьбах не было ничего общего, но роковая зависимость могла проявиться в корреляции смерти. Как на состоянии моей госпожи отразилась кончина ее брата? Домашние уверены, что она спокойно спит. А вдруг они пребывают в плену заблуждений? Вдруг ее благородное лицо уже искажено трупным окоченением? Так или иначе, но до утра все равно ничего нельзя узнать. Неужели придется столько ждать? Почему бы не выяснить правду немедленно?

Все это молнией промелькнуло у меня в голове. Нужно, однако, много времени и еще больше слов, чтобы передать мысль, осенившую меня в один короткий миг. Так же мгновенно созрело во мне решение проверить, верны ли мои подозрения. В доме все уже спят. Ничего не стоит окольными путями, никого не потревожив, попасть в большую залу, откуда две лестницы ведут наверх. По одной из них можно попасть в гостиную миссис Лоример, с восточной стороны которой находится дверь в хозяйские покои. Первая комната предназначалась для служанок. Во второй располагалась спальня самой госпожи. Местоположение этого алькова по отношению к другим помещениям я хорошо знал, но мне никогда не доводилось там бывать.

Итак, я решился проникнуть к ней в спальню. Меня уже ничто не могло остановить – ни святость ее личного пространства, ни неурочный час. Мои чувства словно бы атрофировались, я жаждал лишь одного – избавиться от своих опасений. Впрочем, никакого паритета между страхом и надеждой не было. Я практически не сомневался, что трагедия произошла одновременно в ее спальне и на улице, как если бы видел все своими глазами, – но признавать этого не хотел, не мог примириться с ужасной правдой.

Чтобы положить конец невыносимому напряжению, я решил немедленно отправиться в покои госпожи и, взяв светильник, ступил в темную галерею. Вокруг никого не было. Впрочем, я даже не помышлял об осторожности, Встретив по пути слугу или ночного грабителя, не уверен, что заметил бы их. Поглощенный своей целью, я не мог отвлекаться на случайные мелочи. Не поручусь, что за мной не наблюдали. Планировка дома вполне позволяла следить за кем-то, не боясь быть обнаруженным. К центральной его части примыкали два боковых крыла, в одном обитали слуги, а в другом, в самой глубине которого находилась и моя комната, располагалась библиотека, а также – залы и кабинеты для деловых, светских и литературных приемов. В ночное время эта часть дома была пустынной, и я миновал ее беспрепятственно. Маловероятно, что меня мог кто-то видеть.

Я вошел в холл. Главная гостиная помещалась как раз под спальней госпожи. Пребывая в крайнем смятении, я перепутал два этих помещения, однако быстро понял, что ошибся, и начал подниматься по лестнице. Сердце у меня отчаянно колотилось. В комнате для прислуги дверь была приоткрыта, но стоявшая недалеко от входа кровать была задернута плотной занавеской. Я не стал проверять, спит ли там кто-нибудь, и бесшумно прошел мимо. Во всяком случае, не помню, чтобы меня насторожили какие-нибудь признаки прерванного сна или тревоги. Пока я не подошел к спальне госпожи – тут мое сердце чуть не выскочило из груди. Теперь, когда все должно было решиться, ужасные предчувствия снова нахлынули на меня, Потрясенный, обессиленный страхом, я был не в состоянии отворить дверь. Как я вынесу кровавое зрелище, которое рисовало мне мое воображение? Что ждет меня за дверью? Еще несколько шагов, и кошмар, мною же порожденный, станет явью. Прав ли я, что решился потревожить госпожу? Сомнения еще были. А вдруг все же предчувствия меня обманули? Что, если она жива и здорова? По крайней мере, это будет отсрочкой страшного приговора. Что же мне делать? Нет ничего хуже неопределенности. Если я не могу устранить зло, значит, должен найти в себе силы вынести то, что мне предстоит увидеть. Узнать правду необходимо, иначе мой рассудок просто не выдержит. Преодолевая страх и чувство вины, я медленно вошел в спальню – взгляд устремлен в пол, каждый шаг дается с трудом. Но вот половина пути уже пройдена. Никаких звуков, похожих на стоны умирающей, я не услышал. Наконец, сделав над собой нечеловеческое усилие, я заставил себя посмотреть.