Сфинкс - Тобша Лирнер Страница 18

— Трагические похороны. Сам ненавижу все такое. Когда я соберусь соединиться на небесах с Бумой, то предпочитаю, чтобы какой-нибудь умелый повар соорудил из моих останков изысканное рагу, и таким образом мои молекулы использовались бы повторно со смыслом.

Вечная беда с Барри: никогда нельзя сказать, говорит он серьезно или шутит.

— Ты там был? — Должно быть, я всю церемонию провел как сомнамбула, если его не заметил.

— Ни за что на свете не пропустил бы. Спрятался в самом заду и напивался — не хотел расстраивать местных. — Барри высморкался в большой, украшенный вышивкой платок. — Католики в отличие от ирландских протестантов по крайней мере устраивают хорошее шоу. Нельзя хоронить человека, если нет пристойного ритуала. Но при чем тут Изабелла? Ее время еще не настало. — В подтверждение своих слов он крепко ударил ладонью по стойке. — Не настало, черт возьми!

Из угла бара на нас подняли головы — там сидела незаметная парочка, и громкий голос Барри нарушил их тет-а-тет. Обернулся матрос-киприот, из-под стола выскочила бродячая кошка. Щелкнул магнитофон, и неожиданную тишину в баре нарушила неуместными юношескими призывами другого мира фонограмма рок-группы «Кинкс».

Азиз без напоминаний поставил перед австралийцем стакан с пивом.

Барри Дуглас был одним из немногих людей, чья яркая, независимая индивидуальность действовала как разряд электрического тока, а детская смешливость раскрепощала и была одновременно заразительной. Сорока пяти лет от роду, он возвышался на шесть футов три дюйма, весил двадцать стоунов и был обладателем гривы спутанных белобрысых со стальным отливом волос и такой же бороды, которые делали его похожим на бога викингов. Морщинистая и загорелая от постоянного прожаривания на солнце кожа делала его этаким «белым человеком в Африке». Напившись, он выглядел и вел себя как разъяренный бык, но, протрезвев, мог очаровать самую неприступную женщину. Местные арабы любили его: он жил в Александрии так давно, что они считали его счастливым талисманом. О его стычках с городской полицией ходили легенды, но даже там любовно терпели его эскапады. Заядлый ныряльщик и серфер. Барри словно вырос в воде, а не на суше. Свою профессию он называл «морской эксперт», хотя никто толком не понимал, что, собственно, это значит. Сам я считал, что ему больше подходит эпитет «искатель сокровищ», но чем дольше его знал, тем больше он проявлял необыкновенных талантов в самых удивительных областях.

В конце пятидесятых годов он уехал из Австралии, в начале шестидесятых оказался на побережье Калифорнии, где принял участие в первых экспериментах с ЛСД, проводимых в Беркли. Это изменило его честолюбивые замыслы, он бросил науку ради приключений, получил работу ныряльщика в команде Жака Кусто и тогда же страстно увлекся поиском затонувших кораблей. Беспутный, когда сидел без дела, во время охоты он становился опасно сосредоточенным — настоящая акула. По словам Изабеллы, Барри был одним из лучших реставраторов золотых, серебряных и бронзовых артефактов, а о точности определения им возраста предметов при помощи углеродного анализа среди археологов ходили легенды.

Поработав с Кусто, Барри пошел своим путем — много мотался по свету и наконец осел в Александрии. Он называл себя сексуальным маньяком, ценил моногамию не больше, чем заяц-самец, и считал брак отвратительным отжившим институтом. Хотя это не помешало ему жениться трижды: на индуске, на буддистке-тайке и на мусульманке. И всякий раз неудачно.

— Знаешь, я любил Изабеллу, — сказал он, сделал несколько больших глотков пива и посмотрел на меня. — Понимаю, Оливер ты англичанин, но прояви хоть сколько-нибудь чувства. Ты сводишь меня с ума.

Я взглянул на свое обручальное кольцо.

— Пока не могу. Наверное, через несколько дней расклеюсь.

Взгляд Барри пронзил меня насквозь, голубовато-серые радужки купались в море лопнувших капилляров.

— Ты не понимаешь, — заявил он, рисуя в воздухе круг, включающий бар, посетителей и Азиза, закуривавшего в углу сигарету. — Все это иллюзия, квантовая пена частиц, материя, тела, нейроны. Она по-прежнему с тобой в твоем…

Меня накрыла волна гнева. Мне не требовалось его сочувствие.

— Хватит трепаться, Барри. Не забывай, что я атеист. И мне не нужны никакие спиритуалистические сказочки.

— Это не треп. Неужели ты на самом деле считаешь, что мы только бренная плоть и кровь? Древние египтяне все понимали правильно. За внешней реальностью, которая находится перед нашими глазами, скрывается целый мир. Знаю — собственными глазами видел в космосе.

— Если хочешь знать мое мнение, слишком много неподвластных законам субстанций.

Не желая сдаваться, он поднял бокал с пивом.

— Что ж, может, ты и прав. Может, серое вещество старины Барри просто слегка пережарилось. Но я был знаком с ребятами-физиками, у которых коэффициент умственного развития втрое против моего, и они со мной соглашались. Но все это не меняет сути дела — Изабелла ушла слишком рано.

Он допил пиво. Следуя его примеру, я тоже осушил бокал и сделал новый заказ.

— Понимаешь, я был с ней, когда она утонула, пытался ее спасти…

— Приятель, никто не знал, что будет такой толчок. Это невозможно. Подводные землетрясения случаются постоянно, но какого дьявола она делала в бухте? Погружение там строго запрещено. Попробую догадаться: вы оба из МИ-15 и прочесывали дно в поисках военных секретов.

— Не надо так шутить, — забеспокоился Азиз. — В Александрии даже у змей есть уши.

— А у мышей члены. — Изображая параноика, Барри заглянул сначала под стол, затем под стойку.

Не обращая внимания на браваду австралийца, я понизил голос.

— Меня уже допрашивали по поводу того погружения — двадцать четыре часа кряду. В конце концов из нефтяной компании позвонили британскому консулу, и тот вытащил меня из полиции.

— Засранцы, никакого почтения к горю. — Теперь Барри говорил серьезно. — Но Изабелла на что-то напала. Признайся, ведь так?

Я покосился на Азиза, который возился со стаканами на расстоянии, откуда не мог нас услышать. Мне показалось, что он нарочно отошел от нас. Я повернулся к австралийцу.

— Она действительно кое-что нашла. Предмет, который, по ее мнению, имеет историческую ценность.

— И что же это такое?

— Я хочу, чтобы ты сделал углеродный анализ всех деревянных частей. Внутри бронзовый артефакт — так по крайней мере считала Изабелла. — Последние слова Фахира промелькнули у меня в голове. Я отнес сумку домой, но ограничился тем, что вынул металлический цилиндр с астрариумом. — Я видеть его не желаю. Для меня это всего лишь история — ничего не значащий предмет, который совершенно не стоит жизни Изабеллы.

Должно быть, машину компании вел обратно к вилле Барри, потому что я для этого был слишком пьян. Все окна были темными, и только на первом этаже горел небольшой фонарь. Идя нетвердой походкой ко входу, я с благодарностью подумал, что Ибрагим не ложился спать ради меня. В те дни я не раз слышал, как он плакал за дверью своей комнатенки. С тех пор как Изабелла утонула, он замкнулся и почти ничего не говорил, словно считал, что посетившая дом смерть была слишком важной гостьей и к ней следовало относиться с особым уважением. Он закрыл все зеркала и прогнал пригретого Изабеллой котенка, утверждая, что животное может принести несчастье.