Бессмертные - Клаудия Грэй Страница 18

— Дерьмово выглядишь, — заявил папа,остановившись, чтобы рассмотреть меня.

Я поборол желание показать ему неприличный жест, как Марджо,потому что за это он просто выбил бы из меня все дерьмо. Вид его действовал наменя ужасно. Вроде бы я любил его, но в то же время мне хотелось егопоколотить. Сам не знаю, чего мне хотелось, — разве что быстрейшегоокончания всего этого.

— Здорово! Спасибо, папа, — сказал я и откинулсяна кушетке, стараясь по мере сил выглядеть глубоко несчастным. — Я тожескучал по тебе. Вижу, ты прихватил с собой всех своих друзей. Ох, постой!

В последний раз папа в буквальном смысле прикатил вМорганвилль — на мотоцикле, в компании хамоватых приятелей-байкеров. На этотраз никаких признаков их не наблюдалось. Интересно, когда они, наконец, велелиему отвалить и насколько в жесткой форме?

Отец не отвечал, продолжая пристально рассматривать меня. Нанем была кожаная куртка с множеством молний, вылинявшие голубые джинсы ипрочные башмаки. Примерно то же, что и на мне, минус куртка, потому что толькотупой болван напялит куртку в такую жару. Папа, ты хоть представляешь, на чтоты похож?

— Шейн, — заговорил он. — Ты знал, что явернусь за тобой.

— Да, это действительно мило. При нашей последнейвстрече ты пытался взорвать меня вместе с домом, полным вампиров, помнишь? Какмое второе имя? Побочный Убыток? — Да, он пошел бы на это. Я слишкомхорошо знал папу, чтобы рассчитывать на что-то другое. — Ты также оставилменя гореть заживо в клетке. Так что извини, если мои глаза не увлажняются призвуках музыки.

Выражение его лица не изменилось, будто это была всего лишьмаска из грубой кожи, обветренной и обожженной солнцем.

— Это война, Шейн. Мы с тобой уже обсуждали это.

— Забавно, но я не помню, чтобы ты сказал: «Если тебясхватят вампиры, я оставлю тебя гореть, болван». Но, может, я просто подзабылвсе детали твоего хитроумного плана. — Чувствительность в пальцах рук иног начала восстанавливаться. Ощущение было не слишком приятное — словно яокунул их сначала в аккумуляторный электролит, а потом в щелок. — Я сам,может, как-нибудь и переварил бы это, но тебе понадобилось втянуть моих друзей.

Вот что доставало меня больше всего. Конечно, он использовалменя по полной — и не один раз. Но я хотя бы знал об этом заранее — мыдопускали возможность того, что каждый из нас может пострадать. В те времена,когда я еще верил в его дело. Но мы не договаривались насчет того, что на грудутел будут брошены ни в чем не повинные люди, в особенности мои друзья.

— Твои друзья, правильно. — Он сделал ударение наэтом слове, точно грохнул на стол полную бутылку дешевого виски. —Наполовину вампир, чокнутая поклонница всяких мерзостей и… ты имеешь в виду тудевочку? Маленькую такую худышку? От нее у тебя мозги в голове расплавились. Аведь я тебя предупреждал.

Клер. Он даже имени ее не запомнил. Я на мгновенье закрылглаза — и вот она передо мной, улыбается и смотрит ясными, доверчивыми глазами.Может, она и «маленькая худышка», но обладает силой, природу которой моему отцуникогда не понять. Она была первым духовно чистым человеком, с которым якогда-либо сталкивался, и я не собирался позволить отцу отобрать ее у меня.Сейчас она ждала меня в Стеклянном доме, скорее всего, углубившись в книги ипокусывая карандаш. Или споря с Евой. Или… удивляясь, где это меня черти носят.

Я должен вырваться отсюда. Должен вернуться к Клер.

Ноги снова начали мне повиноваться, хотя и побаливали. Чтобыпроверить их, я встал. Мертвец Джером в своем углу тут же отложил книгу —потрепанную и грязную. Это оказался «Волшебник из страны Оз». Кем он себявоображал? Трусливым Львом? Страшилой? Или, может, Дороти?

— Как я и думал, все дело в этой девчонке. Ты, наверно,считаешь себя рыцарем в сверкающих доспехах, прибывшим, чтобы спасти ее, —заявил отец, улыбаясь такой улыбочкой, что об нее можно было обрезаться. —Ты хоть представляешь, как выглядишь в ее глазах? Большой, тупой идиот,которого можно водить на поводке. Ее собственный домашний питбуль. Твоя невиннаямаленькая студенточка… она же носит символ Основателя. Работает на вампиров. Аты ради нее готов предать своих — наверное, потому, что она кувыркается с тобойв постели, словно какая-нибудь проклятая порнозвезда.

На этот раз меня не требовалось бить по голове, чтобы всепошло красным. Я почувствовал, что набычиваюсь, легкие наполняются воздухом,но… каким-то образом сдержался и не бросился на него.

Ведь этого-то он и добивался.

— Я люблю ее, папа. Не говори так.

— Любишь, как же! Да ты понятия не имеешь, что означаетэто слово, Шейн. Она работает на кровопийц, помогает им восстановить управлениеМорганвиллем. Она должна уйти, и ты знаешь это.

— Через мой труп.

Из угла послышался скрипучий, дребезжащий смех Джерома,рождающий желание выдрать у него гортань раз и навсегда.

— Это можно устроить, — прохрипел он.

— Заткнись! — рявкнул папа, не отводя от менявзгляда. — Шейн, прислушайся ко мне. Я нашел ответ.

— Постой… дай мне угадать… сорок два? —Бесполезняк. Папа не настолько крут, чтобы быть фэном Дугласа Адамса. —Меня не волнует, что ты там нашел, папа, и больше я к тебе не прислушиваюсь. Яиду домой. Или прикажешь твоему ручному мертвецу меня остановить?

Его взгляд упал на мое запястье. Там белел браслет — но нетого типа, которые носят люди, пользующиеся покровительством кого-то извампиров, а больничный пластиковый браслет с большим красным крестом.

— Ты ранен?

Нет, конечно, я не мог просто заболеть. Для папы я был всеголишь еще одним пехотинцем, а значит, мог либо получить ранение, либосимулировать.

— Неважно. Мне лучше, — ответил я.

Казалось, на миг он смягчился — никто другой этого и незаметил бы. А может, я сам это придумал.

— Что случилось, мальчик?

Я пожал плечами и указал на свой бок. Шрам все еще болел ислегка горел.

— Меня ударили ножом. Он нахмурился.

— Давно?

— Достаточно давно.

Браслет предполагалось снять на следующей неделе. Мояотсрочка подходила к концу.

Он посмотрел мне в глаза, и на секунду, всего на секунду, япозволил себе поверить, что он искренне обеспокоен.

Придурок.

Он всегда умел застать меня врасплох, как бы настороженно яни следил за ним. Я даже не заметил броска, пока не стало слишком поздно.Сильный, нанесенный с хирургической точностью удар заставил меня согнутьсяпополам, зашататься и снова рухнуть на кушетку. «Дышите», — сказал я своиммышцам. Солнечное сплетение велело мне заткнуться, внутри пульсировала боль. Язадышал быстро, тяжело и возненавидел себя за это.