История похитителя тел - Энн Райс Страница 18

Сумерки. Боль оставалась по-прежнему мучительной. Не быложелания даже двигаться. Кожа на груди и ногах натягивалась и зудела, но этотолько добавляло разнообразия болевым ощущениям.

Даже яростная, неистовая жажда крови и запах смертных слугне могли заставить меня двигаться. Я знал, что Дэвид рядом, но не заговорил сним. Мне казалось, что стоит мне произнести хоть слово, и я заплачу от боли.

Я спал и знал, что вижу сны, но, открывая в очередной разглаза, не мог ничего вспомнить. Я опять видел масляную лампу, и свет пугалменя. Как и ее голос.

Один раз я проснулся от того, что разговаривал с ней вслух.

– Почему именно ты? Почему ты мне снишься? Где твой чертовнож?

Я радовался наступлению рассвета. Иногда я вынужден был дажезатыкать рот рукой, чтобы не закричать от боли.

Когда я проснулся на следующую ночь, боль немного утихла.Воспаленное тело горело – смертные, кажется, говорят в таких случаях: «какбудто кожу содрали». Но самые страшные муки определенно остались позади. Я всееще лежал на шкуре тигра, и в комнате было прохладно, что уже не доставляло мнеудовольствия.

У почерневших кирпичей задней стенки камина подполуразрушенной аркой были сложены дрова, а рядом – растопка и кусок смятойгазеты. Все в полной готовности. М-м-м. Кто-то находился в критической близостиот меня, пока я спал. Я надеялся, во имя всего святого, что не протянул руку,как с нами случается, когда мы находимся в трансе, и не подрезал крылья этомубедному созданию.

Я опустил веки и прислушался. Снег падал на крышу и попадалв трубу. Вновь открыв глаза, я увидел блеск влаги на поленьях.

Затем я сосредоточился и почувствовал, как исходящая от меняэнергия тонким длинным языком коснулась растопки, по которой тут же во множествезаплясали крошечные огоньки. Толстый слой коры на поленьях начал нагреваться ипотрескивать. Сейчас огонь разгорится вовсю.

Жар пламени заставил меня поморщиться от резкой боли в лице.Интересно. Я встал на колени, потом поднялся во весь рост. Кроме меня, вкомнате никого не было. Бросив взгляд на латунную лампу возле кресла Дэвида, ябеззвучным мысленным приказом повернул выключатель.

На кресле лежала одежда: новые брюки из толстой мягкойфланели темного тона, белая хлопчатобумажная рубашка и довольно бесформенныйшерстяной пиджак. Все вещи были мне немного велики. Они принадлежали Дэвиду.Даже отороченные мехом тапочки оказались слишком большими. Но мне хотелосьодеться. Там было и безликое белье, какое в двадцатом веке носят буквально все,и расческа для волос.

Я не спешил и, натягивая на себя одежду, испытывал лишьпульсирующее раздражение. Причесываться было больно. В конце концов я простовытряс из волос пыль и песок, и они благополучно исчезли в густом ворсе ковра.Очень приятно было одеть тапочки. Но теперь мне требовалось зеркало.

Я нашел его в холле – старое темное зеркало в тяжелойпозолоченной раме. Сквозь открытую дверь библиотеки сюда проникало достаточносвета, чтобы я смог разглядеть себя как следует.

Сперва я не мог поверить своим глазам. Кожа полностьюразгладилась и стала безупречной, как прежде. Но теперь она приобрела янтарныйоттенок, совсем как у рамы этого зеркала, и лишь немного блестела, не больше,чем у смертного, который провел долгий роскошный отпуск в тропических морях.