Как умирала Вера - Ольга Гуляева Страница 18

Вера ждала его появления, хотя и не могла объяснить природу надежд, которые возлагала на него – на человека, поведавшего ей самую страшную историю в ее жизни; на человека, который своей необычной природой должен внушать отвращение и который, невзирая на дружелюбный изначально настрой, сдал-таки ее в логово мясника.

Хорошо, что Римма была, как всегда, благосклонна к ней и разрешила до вечера валяться в гостиной перед телевизором. Глядя на эту добрую чуткую женщину, Вера задавалась вопросом: известно ли ей, какая участь уготована ее подопечной? Что, если попробовать найти союзника в ее лице? Или жалованье в этом доме у прислуги так велико, что перекрывает все моральные принципы?

У Веры не было цели вступать в диалог с Пахомом. Для этого у нее теперь имелась заветная комбинация цифр. Телефон в ее комнате вроде бы исправен. Но это имеет значение только в одном случае, если ему не все равно. Этим вечером она в его глазах разглядела тревогу и неравнодушие. Ах, если бы этот сшитый по частям монстр был способен хоть на толику человеческих эмоций! Она бы попыталась на этом сыграть. Откладывать звонок не имеет смысла. Надо действовать по горячим следам, пока Пахом не забыл напрочь о ее существовании. Нужно только дождаться глубокой ночи, чтобы ей никто не смог помешать.

Вера полулежала на кровати, борясь со сном. Если она сейчас вырубится, то проснется не раньше пяти утра, когда Римма уже придет с первым шприцом. После этого ни о каких разговорах речи быть уже не может. Придется ждать следующей ночи, а это никак не входило в Верины планы. Все звуки в этом доме затихали достаточно рано, но в целях перестраховки не помешает дождаться полуночи и еще часик взять про запас. Не исключено, что Фишер засиживается за работой до поздней ночи, но его кабинет находится в другом крыле особняка.

Стойко дождавшись заветного часа, Вера сняла трубку телефона.

– Семь-семь, – пошевелила она губами и спустя несколько секунд услышала заветный гудок.

– Алло, – раздался в трубке недовольный сонный голос.

– Неужто я тебя разбудила? – приглушенным голосом спросила девушка.

– Вера? – безошибочно определил собеседник без тени сонливости.

– Гениально! Ты меня узнал даже спросонья.

– С ума сошла?! Если Фишер узнает…

– Знаю-знаю! Он мне голову оторвет. Или как там еще – мне не сносить головы? – Вера весело, но все еще достаточно приглушенно расхохоталась.

– Как ты узнала мой номер? Ты звонишь из своей комнаты?

– Извини, если разбудила, Пахом. Я думала, ты в морге на дежурстве, как обычно. – Вере вдруг захотелось просто поговорить, потрепаться обо всякой ерунде, даже не касаясь своего безнадежного дела.

– После Фишера я в кои-то веки заглянул в бар, потом поехал домой и впервые за несколько дней прилег. Но суть не в этом. Ответь на мои вопросы.

– Какая разница? Я нашла способ с тобой связаться, и это главное сейчас. Я знаю, что ты мне не поможешь, но хотя бы в разговоре не отказывай. Как я узнала твой номер? Простые наблюдения. Фишер, может, и гениальный, но все же человек. А человек не может просчитать всего. А звоню я из своей пятизвездочной палаты, да.

– Кому еще ты можешь позвонить оттуда?

– Никому. Не знаю. Глупо было бы не попробовать позвонить в город, но чуда не произойдет, – прыснула Вера. А потом серьезным тоном добавила: – Ты сдашь меня? Опять?

На том конце провода собеседник тяжело вздохнул.

– Нет, Вера. Но и помочь тебе не смогу.

– Так я не за этим звоню, расслабься. Даже если и сдашь, хуже мне уже не будет. Все равно, кроме тебя, потрещать не с кем. Так что, проживу как-нибудь без этой забавы какое-то время.

– Я рад слышать тебя. – По голосу было заметно, что Пахом немного приободрился.

– Вот видишь, значит, идея позвонить тебе была не такой уж и плохой.

– Препарат, который ты сейчас принимаешь, не позволит нам общаться слишком долго. Он очень силен. Я просто предупреждаю тебя, но ты должна понимать, что они как анестезия для твоей психики. Сейчас никто, даже сам Фишер, не знает, когда можно будет проводить операцию. Так что, если хочешь подольше оставаться в твердой памяти и иметь возможность общаться с окружающими, попробуй убедить его в своей покорности.

– И правда, к чему мне ясный ум?

– Только тебе решать.

– Поэтому я и звоню тебе сейчас. Не знаю, каким мое состояние будет завтра. Римма делает уколы по часам. Кстати, она очень мила. Иногда, глядя на нее, я думаю, что договориться об отмене препаратов было бы легче с ней, чем с Фишером.

– Забудь. Она никогда не пойдет против его воли.

– Правда? А мне показалось, что в ней осталось что-то человечное, несмотря на место работы.

– Осталось. Римма – хороший человек. Тут сомнений нет. Дело в другом. Помнишь, я рассказывал тебе про мальчика с двусторонней трансплантацией рук? Это ее сын. На Фишера она работает не из-за денег – вернее, не только из-за них, – но главным образом из-за иммунодепрессантов, без которых полноценная жизнь ее сына не будет возможна.

Вера в момент погрустнела. В руках появилась слабость, даже трубка потяжелела и медленно сползла по ее щеке. Ничего критичного она только что не узнала, но именно сейчас появилось ощущение настоящей западни, в которой все ходы просчитаны наперед и далеко не в ее пользу. Как будто она оказалась в ночном кошмаре, из которого нет выхода, кроме пробуждения, но этой возможности она была напрочь лишена.

– Вера? Ты и впрямь возлагала на нее надежды?

– Не больше, чем на тебя. Но если она и не поможет, то в ее силах хотя бы сделать мне спасительный укол. Теперь я даже жду его.

– Я был уверен, что ты выберешь другой путь.

– Почему?