Двуликий демон Мара. Смерть в любви - Дэн Симмонс Страница 17

Однако на четвертый день нашего семидневного отпуска даже дешевый тайский секс и еще более дешевая марихуана слегка приелись. Я продолжал только потому, что продолжал Трей; следовать его примеру еще в джунглях стало для меня формой выживания.

Но Трей искал кое-что еще. И я с ним.

— Я тут набрел на кое-что по-настоящему клевое, — сказал он, когда наш четвертый день в Бангкоке клонился к вечеру. — Очень клевое.

Я кивнул. Танг, моя маленькая май чао, дулась, потому что ей хотелось пойти поужинать, но я проигнорировал ее и спустился в бар, когда Трей мне позвонил.

— Это стоит денег, — сказал Трей. — Сколько у тебя есть?

Я пошарил в бумажнике. Мы с Танг жгли в комнате какие-то тайские палочки, от которых теперь у меня все плыло и мелькало перед глазами.

— Пара сотен батов, — сказал я.

Трей покачал головой.

— Тут нужны доллары, — сказал он. — Сотни четыре, может, пять.

Я выпучил глаза. За весь наш отпуск мы и десятой доли этого не потратили. В Бангкоке тогда дороже пары баксов вообще ничего не стоило.

— Это особенная вещь, — сказал он. — По-настоящему особенная. Разве ты не говорил мне, что везешь с собой три сотни баксов, которые прислал тебе дядька?

Я тупо кивнул. Деньги лежали в кроссовке, на самом дне.

— Я хотел купить ма что-нибудь в подарок, — сказал я. — Шелк, или кимоно, или еще что-нибудь… — продолжал я нерешительно.

Трей улыбнулся.

— Это придется тебе больше по вкусу, чем кимоно твоей ма. Неси деньги. Быстрей.

И я помчался. Когда я вернулся вниз, там уже был молодой таец, он ждал у дверей вместе с Треем.

— Джонни, — сказал Трей, — это Маладунг. Маладунг, это Джонни Меррик. Во взводе мы зовем его Прик.

Маладунг ухмыльнулся мне.

Не успел я раскрыть рот, чтобы объяснить, что рация ПиЭрКа-25 называлась у нас Прик-25 и что я целых полтора месяца таскал ее на себе, прежде чем нашли ЭрТэО покрупнее, как Маладунг кивнул и повел за собой в ночь. К реке нас доставил трехколесный тук-тук. Вообще-то широкая река, которая текла аж из самих Гималаев, пересекая сердце старого Бангкока, называлась Чао Прая, однако я никогда не слышал, чтобы местные называли ее иначе, чем Мао Нам — то есть просто «река».

Мы вышли наружу и оказались на темном пирсе; Маладунг тявкнул что-то мужчине, который стоял в длинной, узкой лодке, казавшейся тенью. Тот ответил, и Трей сказал:

— Дай мне сто батов, Джонни.

Я пошарил в бумажнике, стараясь не перепутать разноцветные фантики батов с долларами. Если бы не случайный луч от проходившей мимо баржи, я бы вряд ли отыскал нужную купюру. Я передал деньги Трею, который отдал их Маладунгу, а тот — темному силуэту в лодке.

— Садитесь, быстро, — сказал Маладунг, и мы спустились в лодку.

Мы с Треем заняли узкую банку у кормы. Маладунг сел между нами и водителем, чье лицо угадывалось во тьме лишь по огоньку сигареты. Маладунг рявкнул что-то по-тайски, за нашими спинами взревел огромный мотор, и лодка выскочила на середину реки и замолотила кормой по волнам, поднятым недавней баржей.

Теперь я знаю, что эти лодки зовутся длиннохвостыми такси, и на реке их сотни. Свое название они получили от укрепленного сзади длинного шеста, на который надет полноразмерный автомобильный двигатель. Я заметил, что лодка, в которую мы в ту ночь сели с Треем, имела так хорошо сбалансированный шест, что водитель мог вынимать пропеллер из воды одной рукой, причем тяжелый мотор казался легче перышка.

Бангкок — город небольших каналов, или клонгов. Путеводители любят называть его Венецией Востока, но это не более чем типичный оксюморон для привлечения туристов. В последний раз в Венеции я что-то не заметил ни тысяч сампанов, привязанных вдоль берегов каналов, ни шатких бамбуковых сооружений, висящих над водой, как сараи на ходулях. Да и поверхность воды не скрывалась там под слоем грязи и обломков, принесенных последним штормом в таком количестве, что по ним можно было перейти с одного берега на другой как посуху.

А в бангкокских клонгах в ту ночь все это было.

Мы неслись вниз по реке, мимо огней отеля «Ориентал», о котором мы с Треем слышали, но и мечтать не смели когда-нибудь в нем остановиться, нырнули под запруженный машинами автомобильный мост. Наше длиннохвостое такси, взревев двигателем от V-6, пронеслось под самым носом огромного парома, свернуло к западному берегу и нырнуло в клонг шириной не больше сои в районе Патпонг. В крохотном канале было темно, как в бочке, не считая слабого света от фонарей, горевших на привязанных сампанах и в висячих лачугах. Наш водитель зажег свой красный фонарь и повесил его на стойку у кормы, но для меня все равно оставалось загадкой, как другие лодки умудрялись не столкнуться с нашей, когда мы с ревом огибали острые углы и проносились под низкими мостами. Иногда был уверен, что парусиновый тент нашего такси сейчас столкнется с изнанкой провисающего моста, но, когда мы с Треем пригибали головы, такси проходило под мостом, на пару дюймов разминувшись с прогнившей древесиной. Еще несколько лодок вроде нашей пронеслись мимо, ревя, точно шумные призраки, и поднятая волна разбивалась о нашу корму и обдавала брызгами колени. Я взглянул на Трея, когда мы проезжали мимо слабо освещенного сампана, и заметил, что у него безумные глаза. Он широко ухмылялся.

Только я собирался проорать вопрос о том, куда мы направляемся, как наш шофер повернул лодку прямо на высокий пирс, стена которого вставала впереди, словно крепость. Я ждал, что он остановится или по крайней мере притормозит, и мы, скользя, подойдем к темневшей впереди преграде, но водитель выжал полный газ, и мы помчались прямо на стену подпорок.

— Господи Исусе! — завопил я, но крик заглушил рев двигателя, усиленный эхом, которое отдавалось от прогнившего деревянного настила над нами.

Затем нас снова швырнуло вправо, и выхлопной дым от мотора саваном окутал кренящиеся сампаны, которые выглядели так, словно в них много лет никто не жил. Клонг в этом месте представлял собой канал, похожий на тупиковый проулок на суше; двум встречным лодкам не разойтись. Но встречных лодок не было.

Полчаса или больше мы петляли по этим узким клонгам с односторонним движением. Вонь от канализации стояла столь сильная, что у меня заслезились глаза. Несколько раз до меня доносились голоса с темных ветхих сампанов, которые вытянулись по обоим берегам каналов, точно обломки многочисленных кораблекрушений.

— Здесь живут люди, — прошептал я Трею, пока мы проплывали мимо темной массы сараев-развалюх, сузивших клонг до такой степени, что даже наш шофер-самоубийца вынужден был сбавить скорость и пробираться почти ползком. Трей не ответил.

Как раз когда я решил, что наш водитель заблудился в лабиринте каналов, мы выскочили на открытый участок, огороженный со всех сторон складами на сваях и стенами выгоревших сараев. Все вместе походило на огромный плавучий двор, спрятанный среди городских улиц и общедоступных каналов. В центре этой водяной площади сгрудились несколько барж и черных сампанов, и я увидел свет фонарей еще нескольких такси, причаленных к ближайшему из них.