Запретные практики - Ирина Мясникова Страница 16

Зотову завод достался совершенно загадочным образом в процессе перестроечной неразберихи, и совершенно загадочным образом продолжал функционировать, держась на энтузиазме чудом оставшихся на заводе старых кадров. Однако старые кадры начали постепенно с завода утекать. Технические специалисты ценились теперь в стране на вес золота. Зотов приезжал на работу после обеда и терзал персонал до позднего вечера, заказы он добывал с помощью чудовищных откатов, выстраивая таким образом настоящую финансовую пирамиду, когда по обязательствам текущих заказов ответить без авансов на новые стало практически невозможно. Так же дело обстояло и с кредитами.

Выяснив для себя принципы, на основании которых Алик Зотов ведет свои дела, Анна Сергеевна Панкратьева ужаснулась и категорически запретила ему подходить к ее предприятию ближе, чем на пушечный выстрел.

И вот опять полез! Ну ничего, на этот раз если он слов не понимает, то может получить от нее вполне приличную свинью. Хотя «Спецгаз» явно уже для себя всё решил, просто подстраховаться хотел, да еще один чемодан денег от Зотова срубить уже по общему проекту с предприятием Дубова. Наверняка звонить он главному инженеру не будет, не дурак, всё понял. А Зотов теперь будет на нее дуться. Но уж тут он сам виноват. В конце концов, она же не сказала «Спецгазу», что тому ни в коем случае нельзя иметь дело с Зотовым Александром Васильевичем. Не сказала, а могла бы!

Со всеми этими делами Панкратьева совершенно забыла о Федьке. С голода тот, конечно, не помрет, еды полный холодильник, но кроме еды вообще-то неплохо было бы с ребенком позаниматься. А то в последнее время она только и успевает его в макушку целовать.

Дома ее ждала сонная тишина и гора грязной посуды. Федька уже завалился спать. Судя по количеству посуды и практически пустому холодильнику у сына были гости. Панкратьева традиционно поцеловала спящего сына в макушку и отправилась убираться на кухне.

Вот интересно, раньше ребенка было не заставить посуду помыть, а теперь он даже в посудомойку её складывать ленится. Панкратьева прибралась, запустила посудомойку, вымыла плиту и раковину, тихонько включила телевизор на кухне и села покурить. В телевизоре ничего интересного не оказалось, и она отправилась в спальню, решив на сон грядущий посмотреть свой самый любимый американский фильм про большую и чистую любовь. Под фильм она и заснула.

Проснулась Панкратьева глубокой ночью от холода. Экран телевизора тускло светился, а рядом под одеялом не было теплого Зотова. Панкратьева перепугалась и кинулась звонить Зотову на мобильник. Трубку взяли не сразу, и Зотов тусклым голосом сообщил ей, что всё в порядке, и скоро он будет дома. Через час он так и не появился. Панкратьева позвонила снова и услышала из трубки рычание, мол, он сейчас занят и требует, чтобы Панкратьева оставила его в покое.

Анна Сергеевна обиделась и разозлилась. Вот гад, мало того, что испортил ей вечер, так еще решил и ночь ей испоганить. Панкратьева придерживалась твёрдого убеждения, что если люди решили вместе жить, то и спать они должны тоже вместе, кроме, разумеется, больниц и командировок. Алик Зотов эти взгляды Панкратьевой знал прекрасно и во всяком случае на словах полностью разделял. Более того он точно догадывался, что первой мыслью при его внезапном ночном отсутствии у Панкратьевой будет мысль о чём-то страшном и непоправимом. Ведь не прийти ночью домой нормальный человек может только в случае ареста, внезапной страшной болезни с поездкой на скорой помощи или вовсе смертоубийства. То есть на момент ее первого звонка он уже точно должен был бы предполагать, что она перепугалась.

Судя по его голосу с Зотовым точно никакого ареста и смертоубийства не приключилось и, более того, Панкратьевой показалось, что он попросту где-то спит. И наверняка это «где-то» находится в его собственной квартире окнами на Невский проспект. Похоже, он ей так решил отомстить за «Спецгаза». А так как Панкратьева никакой вины за собой не чувствовала, она разозлилась уже не на шутку и недолго думая представила себе Александра Васильевича Зотова во всей красе и шандарахнула ему золотистым шаром прямо по лбу.

Конечно, никакого такого крайнего случая, оправдывающего подобные действия с её стороны, и в помине не произошло, и никакие слезы ей на глаза не наворачивались. Злость – она, знаете ли, от слез первое лекарство. Но тем не менее удержаться от соблазна Анна Сергеевна никак не смогла. Кроме того, она же произвела свой выстрел не непосредственно в морду противника, так сказать, тет-а-тет, а оглоушила его мысленный образ. Неизвестно ещё подействует её оружие в такой ситуации или нет.

Во всяком случае ей от этих действий явно полегчало, поэтому с чувством глубокого удовлетворения Панкратьева отправилась на кухню, сделала себе огромный бутерброд со всякой вредной едой необходимой для роста детского Федькиного организма и с большим удовольствием слопала его, запивая сладким чаем. Затем выкурила сигарету, вернулась в кровать и заснула сладким сном человека с чистой совестью.

Проснувшись утром от рева будильника, она с удивлением обнаружила рядом с собой спящего Зотова.

Пока она варила себе утренний кофе, Зотов пришлепал на кухню, ткнулся носом ей в затылок и заканючил, во всем признаваясь и прося прощения. Такое поведение было совершенно не в характере Александра Васильевича Зотова, владельца завода, квартиры на Невском проспекте и «мерседеса» последней модели. И Панкратьева в очередной раз удивилась работающему волшебству золотистых шаров. Кроме того, в отличие от прошлого раза после применения секретного оружия она не заметила в себе никаких признаков энергетического пробоя. Видимо энергия, отправленная ночью Зотову по лбу, оказалась не такой мощной как в случае с Ворониным и быстро восстановилась. Или роль сыграл вовремя съеденный большой бутерброд.

Панкратьева даже почувствовала в себе какие-то угрызения совести. Мало того, что насолила Алику со «Спецгазом», так еще и отлупила его волшебными шарами по голове. Захотелось даже ни на какую работу не ходить, а завалиться в теплую кровать и закрутить с несчастным и измученным Зотовым ту самую большую и чистую любовь, которую она одним глазом наблюдала вчера вечером в любимом американском фильме.

Панкратьева быстро отогнала от себя эти добрые и ленивые мысли, однако главным аргументом все-таки оказалось не чувство долга и ответственность, а то, что Федька вот-вот проснется и будет собираться в школу. А уж при взрослом детеныше, собирающемся на свою детскую работу, какая может быть любовь? Особенно большая и чистая?