Тихий маленький город - Анна Дашевская Страница 16

Ещё неделю после девятого мая Кауфман продолжал болеть. Он, конечно, рвался в бой, но не сумел победить утроенные силы – мои, главного врача и медсестры Леночки, взявшей на себя персональную опеку над Михаилом Марковичем. У каждого их этого триумвирата была своя причина: я считала Кауфмана лучшим из учителей, какие встречались мне в жизни, Леночка имела личный интерес, а Алексей Петрович Воропаев справедливо опасался, то без заместителя его собственная жизнь станет значительно более скучной и менее солидной.

Беда была в другом: свалились с сильнейшей простудой ещё три врача, оголив, таким образом, фронт до полного бесстыдства.

Делать было нечего, жители Кириллова продолжали болеть, и Воропаев, посопев, подписал приказ о возложении на меня обязанностей дежурного врача в режиме аварийной ситуации, то есть, сутки через сутки. С выплатой двойной ставки, разумеется.

Я приходила в больницу к двум часам дня и оставалась до следующего утра. Шла домой, отсыпалась, занималась какими-то своими домашними делами и возвращалась на работу назавтра к двум. Продлился такой режим девять дней, или пять дежурств, и всё это время я мало, что замечала вокруг, кроме пациентов.

В один из дней, когда я была дома, пришёл сосед Иван Ксенофонтович. Долго мялся в прихожей, многословно извинялся, что побеспокоил, мол, все знают, сколько на тебя сейчас нагрузили… Из этого я сделала вывод, что информация на нашем левом берегу распространяется с обычной скоростью, махнула рукой и сказала:

– Всё нормально, работа есть работа. Что случилось-то, Иван Ксенофонтович?

– Да хотел у тебя что-то успокоительное попросить. Варвара очень уж хандрит…

Я удивилась и встревожилась: эта пара даже среди моих соседей отличалась особой выдержкой и железобетонным спокойствием. И чтобы она захандрила?

– Весеннее ухудшение самочувствия, или повод есть?

– Собачка наша пропала. Ну, ты знаешь, Гулька, мелкая которая.

О да, собачку я знала! При первом знакомстве эта самая Гулька попыталась цапнуть меня за щиколотку, выше она не доставала. Только моя быстрая реакция уберегла новенькие джинсы от дырок. Впрочем, Варвара эту маленькую дурочку любила без памяти.

– Так может, сбежала? Течки у неё не было? – спросила я, доставая успокоительный сбор и записывая на прицепленной к горлышку сигнатурке: «принимать по столовой ложке за два часа до сна».

– Нет, не было. Да и старенькая она уже, куда ей сбегать? От дивана до миски только и ходила…

– Значит, найдётся. Вот настойка, я написала, как принимать. Больше не стоит, а то и в уборную ночью не проснётся.

Сосед ушёл, а я пожала плечами и занялась своими делами.

Во вторник, как обычно, за промыванием для глаз пришла бабка Марьяна. Бывшая актриса самозабвенно собирала сплетни и разносила их по всему нашему берегу, притаскивала и мне. А что ж я, чужая, что ли?

И, положа руку на сердце, какие у неё ещё развлечения?

– Представляешь себе, Настя, у Петровича суку щенную украли! – выпалила бабка, едва войдя в дверь. – Ну, или сбежала, но это вряд ли, ей со дня на день щениться.

– Давно?

– Да нынче ночью! Сам Петрович только что в голос не воет, у него на щенков этих очередь длиннющая, за полгода записываются.

– А что ж остальные собаки не подняли тревогу?

– Ну, во-первых, эту суку, Норту, он отдельно держал последние дни, – обстоятельно начала Марьяна, усаживаясь поудобнее. – А во-вторых… Настя, у тебя время-то есть, россказни мои слушать? Тебе ж дежурить ещё?

Боже мой, вот это да! Чтобы Марьяна Павловна готова была просто так отказаться от возможности рассказать последние новости? Такая забота тронула меня почти до слёз. Нет, правда, я оценила и ответила почти любезно:

– Мне к двум в больницу, так что всё нормально. Чаю хотите?

Пока я заваривала укрепляющий сбор, бабка рассказывала:

– Так вот, Петрович говорит, что остальные собаки ночью подняли было лай, но тут же и заткнулись. Он и не стал беспокоиться, уже знает: если они коротко взлаивают и всё, значит, кто-то идёт мимо чужой. Если рычат – значит, чужой остановился возле забора.

– А если залез?

– Ну, тогда они просто бросаются и опрокидывают незваного гостя, и держат, пока хозяин придёт, – усмехнулась старуха, становясь вдруг на мгновение удивительно похожей на свои молодые фотографии.

Увы, этот миг скользнул и исчез, и она снова зажевала губами, пробуя чай.

– Хороший сбор у тебя, Настя, вроде и сил побольше стало. Продашь на пару заварок?

– Так отдам, – отмахнулась я. – В конце месяца разберёмся, как положено. Так что собаки-то?

– Так я и говорю, Петрович вышел утром во двор, загнать их в вольер, а они уже там. В вольере.

– Да ладно! Что, сами и калитку закрыли?

– Закрыть не закрыли, а ушли в дальний угол, и друг к другу жмутся, словно настоящего зверя увидали. Напугал их кто-то, а вот кто?

Бабка Марьяна ушла, а я собралась и отправилась на работу, засунув эту информацию в дальний ящик памяти, тот, на котором написано: «Никогда не пригодится».

Слава богу, это дежурство было последним по «аварийному» графику: с завтрашнего дня Кауфман выходил на работу, и главный врач предложил мне взять несколько дней отгулов.

– Отлично, – кивнула я. – Как раз съезжу в Ростиславль и узнаю насчёт учёбы в медицинском университете.

– Ты что, поступать собираешься? – Воропаев аж весь подобрался.

– Ну, четыре курса у меня есть, должны зачесть, так что остались последние два, – ответила я.

– И на что планируешь идти?

– На фармацевтику. Как-то я заинтересовалась этим направлением.

– Ну да, ну да, я так и понял, – главный врач задумчиво поджал губы, рассматривая меня. – На фармацевтику. Ты в курсе, что у них есть исключительно дневная форма?

– В курсе. Но надеюсь, может, удастся договориться, чтобы посещать только практику и всякое такое, а лекции заочно изучать и потом сдавать.

Воропаев скорчил физиономию, долженствующую означать: «ой, сомневаюсь я!». Потом почесал в затылке, переложил без всякой надобности бумаги на столе и, наконец, выдавил:

– Ты, вот что… Ты документы подай и помалкивай пока. А я буду послезавтра на заседании областной думы и поговорю… кое с кем, да.

– Хорошо, Алексей Петрович, как скажете! – я выскочила из кабинета главврача.

Жизнь, в общем, складывалась неплохо.