Сумеречный Взгляд - Дин Кунц Страница 15

В полном ошеломлении я стоял и смотрел на нее минуту-другую, слушая, как она зазывает простаков.

Поддразнив одного из зевак, она посочувствовала ему, когда он за свои пятьдесят центов не сумел подняться выше «Хорошего мальчика», и с легкостью заставила его выложить еще доллар за три дополнительные попытки. Она нарушала все правила аттракционной болтовни: не насмехалась над простаками даже чуть-чуть, не повышала голос до крика — и тем не менее ее слова странным образом были слышны, несмотря на музыку из палатки цыганки-гадалки, на выкрики зазывалы из соседнего аттракциона с шарами и на растущий несмолкающий гул пробуждающейся аллеи. Что самое необычное — она ни разу не встала со своего места, не прибегала к обычной энергичности балаганщиков — никаких драматических жестов, комических пританцовываний, громких шуток, сексуальных намеков, двусмысленностей — словом, ничего из стандартных приемов. Помимо восхитительно лукавого говорка, она сама была восхитительна. Этого было достаточно, и она была достаточно сообразительна, чтобы знать, что этого достаточно.

При взгляде на нее у меня перехватило дух.

Шаркающей самоуверенной походкой, какой я нередко пользовался при виде хорошеньких девушек, я наконец подвалил к ней. Она решила, что я — простак, желающий помахать кувалдой, но я ответил:

— Нет, мне нужна мисс Рэйнз.

— Зачем?

— Меня послал Студень Джордан.

— Тебя зовут Слим? Райа Рэйнз — это я.

— А-а. — В моем голосе сквозило изумление — она казалась совсем девчонкой, едва ли старше меня, и вовсе не производила впечатления хитрого и агрессивного концессионера, каким я воображал своего будущего работодателя.

По ее лицу скользнула легкая гримаса, которая, впрочем, не убавила ее красоты:

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— А выглядишь моложе.

— Скоро будет восемнадцать, — сказал я оправдывающимся тоном.

— Так всегда бывает.

— То есть?

— Потом тебе будет девятнадцать, потом двадцать, а потом тебя уже никто не остановит. — В ее голосе отчетливо слышался сарказм.

Я почувствовал, что она из тех людей, которые предпочитают резкость подхалимажу, поэтому заметил с улыбкой:

— Похоже, с тобой было совсем по-другому. Мне так кажется, что ты с двадцати скакнула сразу на девяносто.

Ответной улыбки я не увидел. Она осталась такой же равнодушной, но гримаса исчезла.

— Говорить можешь?

— А я что, не говорю?

— Ты знаешь, о чем я.

Вместо ответа я взял молоток и ударил по наковальне достаточно сильно, чтобы колокольчик зазвенел, привлекая внимание ближайших простаков. Затем, повернувшись лицом к проезду, разразился зазывной речью. Через несколько минут я заработал три доллара.

— У тебя получится, — сказала Райа Рэйнз. Разговаривая со мной, она смотрела мне прямо в глаза, и от ее взгляда я вспотел сильнее, чем от солнечных лучей. — Только запомни вот что: во-первых, этот аттракцион — не жульничество, и ты это уже доказал, а во-вторых — никаких отговорок. Жульничество и отговорки не допускаются на ярмарке братьев Сом-бра, и даже если бы допускались, то не у меня. Не так-то просто зазвонить в этот колокольчик, чертовски трудно, правду сказать. Но если простаку это удалось, если он выиграл, то он должен получить приз, а не отговорки.

— Понял.

Сняв передник для монет и коробочку с мелочью, она передала их мне. Речь ее была решительна и отрывиста, как у деловитого молодого начальника где-нибудь на «Дженерал моторс»:

— Я пришлю кого-нибудь к пяти часам, и ты будешь свободен до восьми вечера — поужинаешь, вздремнешь, если надо. Потом вернешься и будешь здесь, пока ярмарка не закроется. Выручку вместе с квитанциями принесешь вечером ко мне в трейлер, там, на лугу. Мой трейлер — «Эйрстрим», самый большой. Ты его узнаешь — он единственный, который прицеплен к новому красному «Шевроле»-пикапу. Если ты будешь играть честно и не вздумаешь сделать глупость — залезть, к примеру, в кошелек и прикарманить часть выручки — у тебя не будет проблем с работой на меня. Я владею еще кое-чем, и я постоянно подыскиваю честного человека, которому можно довериться. Плату будешь получать в конце дня. Если проявишь себя умелым балаганщиком и сможешь поднять дневные сборы, соответственно и заработаешь больше. Если будешь со мной честным, дела у тебя пойдут лучше, чем с кем бы то ни было. Но — слушай внимательно и намотай себе на ус, — если попытаешься надуть меня, малыш, я возьму тебя за яйца и вышвырну вон. Мы поняли друг друга?

— Да.

— Отлично.

Я вспомнил, что говорил Студень Джордан — о девушке, которая начала с «веселых весов» и к семнадцати годам стала владелицей большой концессии, и поинтересовался:

— А в кое-что, чем ты еще владеешь, не входит «утиная охота»?

— "Утиная охота", один стенд с «веселыми весами», «городки», забегаловка, где торгуют пиццей, детская карусель под названием «Тунервильский трамвайчик» и семьдесят процентов в небольшом шоу, которое называется «Странные животные», — отчеканила она. — Кроме того, мне не двадцать и не девяносто — мне двадцать один, я прошла чертовски долгий путь из ничего за чертовски короткое время. Я далеко не простак, и если ты не будешь это забывать, Слим, то мы с тобой поладим.

Не поинтересовавшись, есть ли у меня еще вопросы, она пошла по проезду. При каждом широком решительном шаге ее маленькая, крепкая, аккуратная попка колыхалась под туго облегающей джинсовой тканью.

Я глядел ей вслед, пока она не затерялась в прибывающей толпе. Затем, внезапно осознав, в каком я состоянии, я нацепил на себя передник с деньгами, повернулся к силомеру, схватил молоток и семь раз подряд ударил по наковальне так, что колокольчик прозвенел шесть раз. Я не прервался до тех пор, пока не смог глядеть на простаков, не стесняясь явно заметной эрекции.

Где-то после полудня я всерьез вошел во вкус, зазывая посетителей показать свою силу. Простаки сначала струились ручейком, этот ручеек вскоре стал ручьем, а ручей — целой рекой, которая текла без конца по проезду в теплом сиянии летнего дня, и я загребал их сверкающие полудолларовые монетки так успешно, как будто обчищал их карманы.

Хорошее настроение и энтузиазм не оставили меня даже тогда, когда в два с чем-то часа я увидел первого гоблина за этот день. Я уже привык встречать по семь-восемь гоблинов за неделю, а в тех местах, где работал при большом скоплении народа или когда проезжал большие города, где жителей было много, — даже больше. Я уже давно прикинул, что один из каждых четырех-пяти сотен людей — замаскированный гоблин, то есть только в США их почти полмиллиона. Так что, не приучи я себя к мысли, что встречу их повсюду, я бы свихнулся задолго до того, как попал на ярмарку братьев Сомбра. Теперь я уже знал, что они не ведают, какую угрозу я для них представляю. Им было невдомек, что я могу видеть сквозь их маскировку, поэтому они не проявляли ко мне особого интереса. Я страстно желал убить каждого гоблина, которого видел, — я по опыту знал, что они враждебно настроены ко всему человечеству и у них нет иной цели, кроме того, чтобы приносить боль и несчастья. Однако я редко сталкивался с ними в укромном месте, а поскольку я вовсе не горел желанием узнать, как выглядят тюремные стены изнутри, я не осмеливался убивать ненавистных чудовищ на глазах у свидетелей, неспособных разглядеть демона в человеческом облике.