Отдел - Алексей Сальников Страница 14

— Говорю же — боюсь, — сказал мужичок, повысив голос от того, что его спрашивают об одном и том же, и добавил: — До усрачки, можно сказать, боюсь.

— Вопрос номер тринадцать. Ели ли вы в детстве сырую крапиву?

— Неет, — уверенно ответил мужичок. — У нас только один пацан мог так делать, сворачивал листок, говорил, что вкусно, но никто за ним повторять не рискнул.

— Вопрос номер четырнадцать, — сказал Игорь. — Умеете ли вы водить автомобиль?

— Умею, конечно, — ответил мужичок.

Вопросы были составлены удивительным образом, Игорь пожалел, что не прислушался к совету сходить поспать, потому что на шестидесятом вопросе его уже поволокло в сторону. На шестьдесят седьмом Игорь внезапно для самого себя зевнул. Вслед за ним принялись заразительно зевать Фил, Игорь Васильевич и мужичок под ведром. Что до Фила, то он не только зевал, но, хотя и оставался на ногах, все равно стал как-то сползать то в одну, то в другую сторону, стал часто менять положение тела. Он облокачивался на подоконник то обеими руками, то одной, чуть ли не локтем. Игорь Васильевич переминался с ноги на ногу, затем поднял валявшийся в углу табурет и сел на него, подперев щеку кулаком. Задавая вопросы, Игорь покосился на Игоря Васильевича — тот слушал как ребенок, когда ему читают уже не раз читанную сказку.

Среди вопросов попадались воистину странные, например, «висели ли вы когда-нибудь вниз головой до потери сознания», «какая футбольная команда вызывает у вас бо́льшую неприязнь», «сколько всего у вас было собак за всю вашу жизнь», «пробовали ли вы бросить курить, если да, то сколько раз», «где вы предпочитаете встречать Новый год». Игорь уже не только задавал вопросы, но и сам мысленно отвечал на них и сравнивал свои мысли с ответами мужичка, Игорю не нравилось, когда тот отвечал остроумнее, чем он сам. В итоге он так углубился в текст, что совсем забыл, что будет в конце.

— Вопрос номер сто шестьдесят восемь, — сказал Игорь. — На каком этаже вам хотелось бы жить, если бы вы могли выбирать?

Игорь перевернул листок, еще раз убеждаясь, что спрашивать больше нечего, а в это время мужичок ответил:

— Я и так выбрал на каком, я этот дом, можно сказать, своими руками строил в восемьдесят втором.

Безо всякого сигнала со стороны Игоря, Игорь Васильевич встал с табурета и снял ведро с головы мужичка, тот даже не успел сощуриться от света, как Фил, облокотившийся на локоть и сонно помаргивающий в пустоту, соскользнул локтем с подоконника (Игорь даже решил, что Фил задремал), схватил мужичка, поймал его шею в локтевой сгиб, прижал к себе, отпустил — и тот молча повалился на бок. Игорь услышал свист воздуха, выходившего из расслабленных легких мужичка. Он падал в сторону стола, потом скользнул плечом по краю столешницы и завалился лицом вниз, головой прямо под ноги Игоря. Все произошло так быстро, что Игорь не успел даже вскочить. Глядя на все так же облокачивающегося на подоконник Фила, Игорь подумал, что вскакивать уже глупо, и спросил.

— Что теперь?

Игорь Васильевич выдернул бумажку с вопросами у него из пальцев и опять ушел в туалет.

— Вот так это и делается, — сказал Фил безо всякой бравады, словно мясник, десятый раз показавший тупому ученику, как разделывать тушу.

Игорь подумал, что Молодой ходит по очень тонкому льду, когда достает Фила своими шуточками.

Из туалета опять раздались звуки разрываемой бумаги и плески унитаза, Игорь Васильевич вышел обратно и сказал от кухонного порога:

— Вроде ничего не забыли.

— Вроде ничего, — сказал Фил. — Ты все комнаты проверил?

— Охренеть тут комнат, — не без сарказма заметил Игорь Васильевич, бросая табурет, на котором сидел во время допроса, обратно в угол. — Пошли уже.

Они вышли на лестничную площадку. Бабулька, может, уже и уснула, успокоенная тишиной, но к ее глазку Игорь все равно старался держаться спиной.

— Тут вроде замок с защелкой, — задумчиво пробормотал Игорь Васильевич и хлопнул дверью, потом подергал дверную ручку. — Точно, с защелкой.

— И что, никто на нас не подумает? — спросил Игорь уже на улице.

— Да бытовуха обычная, — сказал Игорь Васильевич, — такая каждый день происходит. Новости посмотришь — и без нашего участия такие вещи творятся, что у меня самого волосы дыбом на жопе встают, а спина изморозью покрывается. Двое, короче, сели в шахматы играть, один выиграл, другой обиделся — пять трупов. Мы, конечно, не дело творим, но мы хоть по приказу родины, и у этого всего цель есть. Спору нет, страшно, что у страны цели такие могут быть. Но еще ведь страшнее, что граждане сами друг друга безо всяких целей херачат налево и направо. Я вроде много повидал, но некоторым поступкам объяснения дать не могу. Какой-нибудь неманьяк — бац, сына по башке табуретом за неубранные игрушки. Жена суп пересолила, мужу не понравилось, она его чик ножом пятнадцать раз, а потом ребенка в окно. Главное, не сама в окно, а ребенка почему-то. А дорожные разборки? Вообще мрак. А игра «Поймай на бампер старушку на переходе — получи два года»?

— Так-то это самооправдания всё, — вздохнул Фил.

— Перед тобой страна тоже оправдывается, — сказал Игорь Васильевич. — Она тебе разрешает, даже приказывает убивать людей, но при этом запрещает пацанов трахать, курить в общественных местах, оскорблять чувства верующих и покупать алкоголь после одиннадцати.

— Ты меня на лояльность проверять, что ли, вздумал? — безобидно глядя в землю и не сбиваясь с шага, спросил Фил.

— Нет, — твердо сказал Игорь Васильевич. — Я на полном серьезе. Вот в чем по-твоему провинились эти бедолаги сегодня?

— Значит, в чем-то провинились, — все так же глядя в землю, сказал Фил.

— Да ну тебя, дуешь уже на холодное.

Фил широко улыбнулся какой-то своей мысли.

— Нет, ну правда, — вполголоса, то есть в том тоне, в каком и шел весь разговор, возмутился Игорь Васильевич. — Тебе уже некуда уже падать. У тебя же депрессняк, от тебя жена ушла, с которой у вас, не знаю, что-то ведь было, дочку же родили, ты живешь на работе. Тебя позвали к нам, ты пошел. Ради чего? Ради высшей цели? Явно ведь не из-за карьеры. Ой-ой, хоть кому-то я нужен.

— А если и ради цели? — поинтересовался Фил.

— А если бы ради цели нужно было пацанов трахать? — тут же спросил Игорь Васильевич, и лицо у Фила закаменело. — Вот сказали бы, вперед, Фил, ради страны, ради высшей цели.

Фил ничего не ответил. А Игорь Васильевич продолжил:

— А тут ведь речь о человеческих жизнях идет, Фил. Может, это вообще какая-то ошибка. Всплывет это все через несколько лет в результате очередной перестройки, и будем мы с тобой, и с тобой, — он указал на Игоря, — типа сталинских палачей. И окажешься ты, Фил, в еще большей жопе, чем был. Как тебе такая перспектива? И твое же государство будет тебя клеймить, те же люди, что тебе приказы отдавали.

— Ты к чему все это? — спросил Фил.