Дьяволы дня «Д» - Грэхем Мастертон Страница 14

Я протянул руку и взялся за ее тонкое запястье.

– Мадлен… ты понимаешь, что танк – это не шутка. То, что там находится, – что бы это ни было, – это что-то по-настоящему злобное.

Она кивнула.

– Я всегда это знала. Но еще я знала, всю свою жизнь, что однажды мне придется с этим столкнуться лицом к лицу. Конечно, я хотела уклониться от ответственности. Я пыталась убедить тебя не ходить туда, чтобы сделать запись. Но я прихожу к выводу, что время, наверное, пришло.

– Ну, – сказал я, – это похоже на то, что мы сами себя уговариваем пойти на это.

По ее лицу пробежала мимолетная, невеселая улыбка.

Позже днем я позвонил отцу Энтону и рассказал ему о том, что мы планировали сделать. На другом конце провода было долгое молчание, но наконец послышался голос старика:

– Я же не смогу убедить вас в обратном?

– Мадлен настаивает на этом, и я, думаю, тоже.

– Но не делаете ли вы это из ошибочного чувства любви к Мадлен? Потому что, вы понимаете, это может принести ей только вред. Вы должны осознавать это.

Я посмотрел на полированный пол почтового отделения Понт Д'Уолли, отмеченный отпечатками грязных ног местных фермеров, приходивших брать свои сбережения или отправлять почту. Возле меня на стене висел потрепавшийся плакат, предупреждавший об опасности бешенства. Снаружи падал слабый, мокрый снег, а небо было непроницаемо серым.

– Когда-то это надо сделать, отец Энтон. В один прекрасный день танк проржавеет насквозь, и тот демон окажется на свободе, и, возможно, кто-то совершенно неподозревающий пройдет мимо. Мы хотя бы знаем, что нам грозит.

На этот раз старик молчал еще дольше. Потом сиплым голосом произнес:

– Я должен буду пойти с вами, вы понимаете. Я должен быть там. В какое время вы планируете это сделать?

Я бросил взгляд на висевшие на почте часы.

– В районе трех. Пока не слишком темно.

– Очень хорошо. Вы сможете забрать меня на своей машине?

– Конечно же. И спасибо вам.

Голос отца Энтона звучал торжественно:

– Не благодарите меня, мой друг. Я иду только потому, что чувствую, что это моя обязанность – защищать вас от того, что находиться внутри этого танка. Я бы предпочел, чтобы вы оставили это в покое.

– Я знаю это, отец. Но я не думаю, что мы имеем право так поступить.

Он ждал меня возле передней двери своего дома, на нем были широкополая черная шляпа и закрытые черные ботинки; в своем плаще старик был таким же суровым и черным, как ворон. За его спиной стояла домработница и неодобрительно на меня хмурилась, словно я был исключительным эгоистом, вытаскивая старого человека из дома в такой холодный и ветреный день; очевидно, она забыла, что внутри этого дома было холоднее, чем снаружи. Я помог ему забраться на переднее сиденье и, обходя машину, улыбнулся домработнице, но та в ответ лишь сердито зыркнула на меня из под своего неряшливого кружевного чепчика и захлопнула дверь.

Когда мы ехали по скользкому серому булыжнику внутреннего дворика дома священника, отец Энтон сказал:

– Антуанетта – женщина, которую вы, вероятно, назвали бы сердобольной. Она полагает, что выполняет божью волю, заставляя меня носить шерстяное нижнее белье.

– Ну, я уверен, что Бог заботится о вашем нижнем белье так же много, как и обо всем остальном, – сказал я ему, включая дворники.

– Мой друг, – произнес отец Энтон, торжественно глядя на меня своими водянистыми глазами. – Бог позаботится о душе, а заботу о нижнем белье оставит для кого-нибудь еще.

Минут через десять окольными путями мы добрались до фермы Пассарелей. Все деревья вокруг нас, с висевшими на них комковидными грачиными гнездами, стояли голыми; над полями, белыми от снега, уже лежал туман. Объезжая по двору фермы, я посигналил, и из дверей появилась Мадлен, одетая в пальто из верблюжьей шерсти, с электрическим фонариком и сумкой из промасленного брезента, набитой разными инструментами.

Я вылез наружу и помог ей погрузить сумку в багажник автомобиля.

– Я взяла и лапы, и молотки. Все, что ты мне сказал.

– Отлично. Что сказал твой отец?

– Он не так уж и счастлив. Но говорит, что если мы должны это сделать, – так значит должны. Он как другие: хочет, чтобы танк был открыт, но слишком боится сделать это сам.

Я взглянул на отца Энтона, терпеливо сидевшего на своем месте.

– Я думаю, он воспринимает это как хороший священник. Он долгие годы страстно жаждал разобраться с этим демоном. В конце концов, это дело церкви. Только пришлось немного поуговаривать.

Открыв для Мадлен заднюю дверь, я услышал, как из кухни крикнула Элоиз. Она вышла на улицу, поднимая свои черные юбки высоко над грязью и размахивая чем-то в руке.

– Monsieur! Вы должны взять это!

Она подошла ближе и, увидев сидевшего в машине отца Энтона, почтительно кивнула.

– Добрый день, отец.

Отец Энтон поднял руку в учтивом приветствии.

Элоиз подошла совсем близко ко мне и прошептала:

– Monsieur, вы должны взять это. Отец Энтон, наверное, не одобрит, так что вы ему не показывайте. Но это поможет вам защититься от созданий ада.

Она всунула мне в руку то самое колечко из волос, обвивавшее модель кафедрального собора в гостиной Жака Пассарелля. Я посмотрел на него и спросил:

– Что это? Я не понимаю.

Элоиз бросила опасливый взгляд на отца Энтона, но тот не смотрел в нашу сторону.

– Это волосы первенца, принесенного в жертву Молоху в прошлом столетии, когда дьяволы наслали бедствия на жителей Руана. Это покажет чудовищам, что вы уже отдали им свою дань.

– Вообще-то, я не думаю…

Элоиз сжала мои руки своими костлявыми пальцами.

– Не имеет значения, что вы думаете, monsieur. Просто возьмите – и все.

Я опустил колечко волос в карман плаща и, не говоря больше ни слова, сел в машину. Пока я заводил мотор и разворачивался, Элоиз смотрела на меня сквозь залепленное снегом стекло. Мы выехали за ворота и, разбрызгивая начинавшую подмерзать грязь, двинулись по дороге к самому Понт Д'Уолли и танку, а женщина все еще стояла в одиночестве на холодном дворе фермы.

Оплетенный кустарником танк был слегка припорошен снегом и казался еще более заброшенным, чем когда-либо. Но все мы знали, что ждало нас там, и, выйдя из «Ситроена» и забирая фонарь и инструменты, никто из нас не мог оторвать от него своих глаз.

Отец Энтон перешел дорогу и достал из под своего плаща большое серебряное распятие. В одной его руке была библия. Он начал произносить молитвы на латыни и французском, стоя под сыпавшимися с неба снежными хлопьями; его широкая шляпа стала уже белой, несильный холодный ветер шевелил полы его одежды.