Хранители пути - Карина Сарсенова Страница 14

Удар в нос, никак не ожидаемый ею в данном контексте, смешал все карты, отключив их владелицу от восприятия поля игры. Без единого звука Вероника свалилась… нет, не на пол, а на мирно лежащую на нем недвижимую Анжелику. Крест, образованный двумя телами недавних соперниц, был утвержден в своем существовании мощным третьим дополнением в виде Амадео, вбившим в его сердцевину неоспоримый авторитет своего присутствия. Подчиненный может что-то пропустить, начальник же — никогда. Понятное дело, что из всех троих только Амадео увидел, как в широко распахнувшуюся дверь вбежал вспотевший и красный его секретарь, Александр Евстигнеевич, подталкиваемый в спину взволнованной толпой приглушенно гомонящих юношей и девушек. И если аплодисменты являются высшей степенью одобрения зрителями развернувшегося перед ними действия, то гробовая тишина, наползающая на профессиональную или импровизированную сцену, свидетельствует совсем об ином к нему отношении…

Да, человек имеет выбор в актуальном событии проживаемой жизни. И каждое из событий способно повлиять на присущий ему способ удержания на весу собственной головы. К слову, внезапно свалившееся на нее счастье может совершенно спокойно пригнуть эту самую голову к земле, а не более ожидаемо обрушившееся на нее же бедствие иногда вызывает и вовсе, на первый взгляд, неадекватную реакцию. Человек, гордо несущий свою голову над штормовыми волнами неуправляемой им стихии под названием жизнь, грозящей затопить его целиком, редко вызывает искреннее уважение, чаще — осуждение. «У него крыша съехала на почве высокомерия», — слышится от любого встречного. Причина тому банальна до глубокой печали, рождающейся из ее осознания. Зависть… Но к чему именно? К тому, что в борьбе с этой самой стихией приходится принудительно, переступая через свою лень и предубеждение, растить и укреплять. Зависть к силе духа — наиболее распространенная в мире ее форма. И, пожалуй, единственная. Ведь что мы понимаем под процветанием, успешностью, властью, красотой, деньгами, талантами и другими явлениями человеческой активности? Наверняка возможность того или иного человека эффективно жить. А мера эффективности любой жизни — это качество силы духа, из которого она возникает. Зависть к чужой силе духа формируется на основе сравнения ее с собственной душевной возможностью. И данное сравнение необходимо для развития каждого человека. И что самое удивительное, чем дальше развивается человек, тем большей духовной силой он обладает и тем меньше пылевой грязи зависти оседает на его восприятие мира…

Прима, она и на больничной койке прима. Только она сможет гордо держать голову не только в стоячем, но и в лежачем положении подставленного под нее тела. Царственно возлежащая на белой подушке забинтованная голова Вероники выделялась среди прочего больничного инвентаря еще большей белизной. Она прямо-таки сияла ею, чересчур откровенно, практически истерично демонстрируя миру исключительность своего страдания и сопровождающего его мужества. Случайный удар накачанной руки ее продюсера вызывал отнюдь не случайные изменения в жизнедеятельности девушки. Сотрясение мозга вкупе с переломом носа — дело нешуточное. И Вероника несла постигшее ее несчастье с полной мерой серьезности. Той самой серьезности, которая всегда предшествует чудесному превращению удара судьбы в ее дар. Да, Вероника мастерски умела извлекать выгоду из невыгодного положения. Счастливое несчастье — таков был ее жизненный девиз, идентичный девизу как духовно развитого человека, так и эгоцентричного манипулятора. Чем они различаются? Отношением к себе и окружающим людям.

— Как жаль, что вы не смогли выступить сегодня! — робкий голос красивого молодого человека всколыхнул напряженную палатную тишину. Смущенно пряча бурю кипевших в душе чувств под ссутуленными плечами, темноглазый брюнет глядел на Веронику с предпотолочной высоты. Букет цветов, зажатый в его изящных руках, напоминал тонкое деревце, за которое он держался из последних сил, страшась потерять всяческое душевное равновесие. — На сцене вас очень не хватало… — мелодичный низкий голос был заглушен слабым судорожным вздохом с кровати.

— А-а-ах… — тонкая бледная кисть едва завершенным жестом легла на мраморно белый лоб, подчеркнув драматическую глубину взгляда запавших огромных глаз… — Не хватало? — чуть слышимый голос с кровати доносил до слушателей, несмотря на свою слабость, удивительную различимость каждого слова. — Вы же сами не хотели моего участия в том концерте… Вот и сбылось пожелание…

Полупрозрачная ладонь бессильно скользнула по лицу вниз и упала на простынь. Тяжелая пауза, обычная перед зачтением приговора, мрачной тенью повисла в комнатной духоте.

— Я… Мы… Мы это… — темноглазый парень нервно затоптался на месте, явно разрываясь между желанием припустить с него галопом и остаться недвижимым. — Нет, мы… То есть я… Вот, это вам! — измучившись, он решился разрубить гордиев узел скрутивших его душу побуждений. Широко шагнув к кровати, он протянул вперед охапку разноцветных лилий.

— Это что, ты мне купил? — с притворной ласковостью, очевидной для любого человека, кроме того, кто влюблен в ее источник, вопросила с подушки бледная немощь, на глазах наполнившаяся жизнью и принявшая вполне симпатичные человеческие очертания.

— Нет, это мне на выступление подарили… А я вам принес… — некстати брякнул нежданную правду томный красавец и тут же скрылся за густейшим слоем краски, бросившейся ему в лицо. С каждой новой секундой яснее и лучше осознавая свою ошибку, он пополнял палитру визажного половодья удивительным разнообразием оттенков красного цвета… Красочные лилии, виновато положенные им на край кровати, бессовестно контрастировали с тем, кому были предназначены — безликой бесцветной тенью, с тихим стоном замершей рядом с их упругими лепестками…

— Я не могу больше разговаривать… — слабым голосом произнесла тень. — Оставьте меня в покое… умоляю…

Толпа молодых мужчин и женщин, обнаружившаяся за спиной робкого брюнета, невидимая в глубине своего молчания, зашелестела, задвигалась и поспешно покинула палату. Высокий темноглазый парень, освободившийся от букета как материального проявления терзающего его чувства, но все еще плененный неполнотой его высказанности, на несколько мгновений задержался у дверей, лаская долгим печальным взглядом безжизненный силуэт на кровати. Не уловив в нем ответных признаков столь дорогой ему жизни, со сдержанным вздохом он отступил в ожидающую его человеческую многоликость.

— Дурак ты, Расул! — напоровшись на жесткую грубость встретивших его слов, волоокий брюнет испуганно прижал руки к груди, защищаясь от надвигающейся на него безапелляционной реальности. Мужиковатого вида парень с ежиком светлых волос на круглой голове мощным плечом подпирал коридорную стену. Тихо гомонящие люди, разбредшиеся по тоннельному межкомнатному пространству, казались ненастоящими на ярком фоне его деревенского здоровья. — Кто ж так к бабе подкатывает… — нагловато ухмыльнувшись, парень взъерошил огромной пятерней и без того вздыбленные волосы.

— Какая она баба! — вспыхнув, с негодованием выпалил брюнетистый Руслан, и темные пятна едва сдерживаемой обиды стали медленно расползаться по багровости его лица. — Она — королева… — воспоминание о любимой девушке приглушило бушующие в душе эмоции, растворив их в бездне восторженной нежности, раскрывшейся в его сердце.