Болото - Марьяна Романова Страница 14

Обжились, устроились. Лето выдалось жаркое. Яна целыми днями в гамаке валялась, что-то в дневник свой записывала. Мать ее только головой качала, на это глядючи. Она надеялась, что оставшись без Интернета, дочь начнет больше читать. Но нет – Яна вся была, как обычно, в своих странных мыслях.

Не понимала она собственную дочь, никогда не понимала. У Яны была своя жизнь.

Яна понимала, что мать расстраивается, видела – при всей внешней чёрствости, человеком она была чутким и чувствительным. Но разве такое матери расскажешь…

Жили-были Гензель и Грета, и Гензель был таким страшным, что Грета так и не смогла привыкнуть к этому. С детства она была мучима бессонницей. Иногда ей даже начинало казаться, что она – не девочка, а дельфин, и когда одно полушарие ее мозга спит, второе – находится на страже. Не следует уплывать к Морфею, если за стеной, в соседней комнате, такой страшный Гензель живет. Тому, кто на границе сна и бодрости живет, часто уготована иная, тонкая реальность. Человек такой может увидеть незримое.

Яне было одиннадцать лет, когда он появился впервые. Она его сразу Нечеловеком звать стала, а настоящего имени он за годы так и не открыл. И голоса его Яна никогда не слышала. Почему-то его появление не напугало даже в самый первый раз. Была зима, школьные каникулы, перламутровые ледяные разводы на окне, послевкусие праздника. Яна подолгу не ложилась – ей нравилось сидеть на подоконнике и смотреть на танцующие разноцветные огоньки – город еще был весь украшен новогодней иллюминацией.

Вдруг она спиной почувствовала – в комнате кто-то есть. Обернулась – на краешке ее кровати сидел незнакомый мужчина. Лет сорока пяти, старше ее родителей. Брюнет, холеные волосы с легкой проседью собраны в хвост, смуглое спокойное лицо. Яна не испугалась, хотя почему-то сразу, еще до того, как увидела его глаза, подумала – а ведь он какой-то неживой как будто. Но угрозы от него не чувствовалось. Яне была известна та особенная электрическая атмосфера, которая предвосхищает беду – когда беда, еще не случившаяся, уже в воздухе разлита, все пропитано ею. Но в тот момент в комнате был только покой.

– Привет, – на всякий случай сказала Яна.

Нечеловек не ответил ничего, зато поднял на нее глаза, беловато-серые, в зрачков-то у него и не было. Пустые белесые глазницы, но было ясно, что Нечеловек ее видит.

– Кто вы?

И снова молчание. Яна рассмотрела его внимательнее. Одет он был старомодно – темный бархатный камзол, темные брюки, кожаные ботфорты, наполовину расстегнутая рубаха с пышным жабо; на одном из длинных смуглых пальцев – массивный перстень с крупным темным камнем.

– Зачем вы тут?

Он просто смотрел. Яна спрыгнула с подоконника, подошла к кровати и, всего секунду помешкав, юркнула под одеяло. Страха не было – только безалаберный детский кураж. В конце концов, она в своей комнате, а его вообще, скорее всего, не существует.

Вблизи стало еще более очевидно, что мужчина, сидевший на краешке ее постели, обычным человеком не был. Его гладкая кожа источала беловатое свечение, а пахло от него одурманивающе сладко – медом и соком трав. Как будто бы неведомое разнотравье переварили в котле. Нечеловек повернул к ней лицо – его белые глаза тоже были с отсветом, как у кошки.

– Спокойной ночи, – сказала Яна и невозмутимо отвернулась к стене.

Конечно, уснуть она не смогла – ждала, что будет дальше. Но минуты тянулись, а ничего так и не произошло. Когда ей наскучило, зажмурившись, лежать, и она обернулась, Нечеловека в комнате уже не было.

В следующий раз он появился спустя почти два года. Яна уже считала себя молодой девушкой, а не ребенком, и свирепствовала, если друзья родителей дарили ей на праздник кукол. О Нечеловеке к тому времени она перестала вспоминать вовсе.

У нее – и первая любовь, и первый побег из дома, и гормональные штормы, взбаламутившие и без того непростой характер, и натянутые отношения с родителями, кое-как державшиеся на хилом клею дипломатических навыков ее измотанной матери. Первые туфли на каблуках. Они же последние, потому что спустя еще год Яна объявит себя феминисткой и наотрез откажется носить эти «протезы», пока они являются атрибутом лишь женской моды.

И вот очередная ночь, а ночь – это пыточная камера для ранимых подростков, вроде нее. Когда все твои внутренние мелкие бесы, освобожденные от пут будничных дел, за которыми ты их не замечала, набрасываются на тебя и начинают на кусочки рвать. И так больно это. И противно тоже – за слабость свою.

И вот она лежала, думала обо всем этом и вдруг почувствовала шевеление воздуха за своей спиною. Обернулась – скорее с удивлением, а не страхом – и сразу увидела его, Нечеловека.

Чем старше Яна становилась, тем чаще посещал ее Нечеловек, и тем ближе он подбирался к ней. Сначала просто сидел на краешке ее кровати, смотрел ей в лицо, как будто бы приучал к своему присутствию. Потом, было ей тогда уже четырнадцать, протянул руку и провел ладонью по ее щеке, и это было такое странное ощущение – ладонь ледяная, но от прикосновения по всему телу лавой разливается растопленное солнце.

Иногда он всем телом на нее наваливался – лежит и смотрит ей в глаза, и Яна пошевелиться не может – от тяжести этой, и от этой небесной сладости.

Ей было шестнадцать, когда она поняла, кем был ночной гость. Это же инкуб, демон, который приходит по ночам. Наткнулась где-то на обрывок статьи, начала копать информацию, и пазл сошелся. Родители ее понять ничего не могли, отец даже начал волноваться, что ее затянули в секту. Дочь-бунтарка, дочь, у которой ветер в голове, сидит и нахмуренно читает Книгу Еноха.

«И случилось – после того, как сыны человеческие умножились… у них родились красивые и прелестные дочери. И ангелы, сыны неба, увидели их, и возжелали их, и сказали друг другу: “Давайте выберем себе жен среди сынов человеческих и родим себе детей!..” И они взяли себе жен, и каждый выбрал для себя одну; и они начали входить к ним и смешиваться с ними, и научили их волшебству и заклятьям… Они зачали и родили великих исполинов, рост которых был в три тысячи локтей. Они поели все приобретение людей, так что люди уже не могли прокармливать их. И тогда они стали согрешать по отношению к птицам и зверям, и стали пожирать друг с другом их мясо и пить из него кровь. Тогда сетовала земля на нечестивых».

И Блаженного Августина читала Яна:

«Существует весьма распространенная молва, и многие утверждают, что испытали сами и слышали от тех, кто в действительности испытал и в правдивости которых нельзя сомневаться, что сильваны и фавны, в просторечии инкубы, часто являются сладострастникам и стремятся вступать и вступают с ними в связь. Также уверяют, будто некие демоны, которых галлы называют дузиями, весьма склонны к этой нечистоте и постоянно ей предаются».