Испорченная реальность - Джон Урбанчик Страница 14

Впрочем, мне это пока не светило, и я решил начать с запасного варианта — с работы.

V

Я никогда не жил работой. Карьера не была для меня всем, но, честно говоря, я работал довольно много. Один бесконечный день за другим, хотя теперь, казалось, они подошли к концу.

Мой офис находился на двадцать пятом этаже «Кроунком»-билдинг в северном Сиднее — опять же, по другую сторону моста. В моем отделе — управлении арендой — работало тринадцать человек — люди, которые платили за вышку сотовой связи на вашей крыше, если она конечно, была. На деле это оказывалось сложней, но краткость — сестра таланта.　

Мы дружили — всем отделом. Иногда вместе ходили в кино, устроили пикник в Лавандовой бухте на прошлое Рождество. Пили в полудюжине баров в двух шагах от офиса. К зданию «Кроунком» притулился торговый центр с множеством бутиков и закусочных, чтобы порадовать большинство фастфудовых наркоманов.　

Чтобы войти внутрь, требовалось удостоверение личности. Мое исчезло вместе с моим домом. Даже если бы охранник меня узнал, он бы не пропустил меня внутрь. Но в эти выходные у Анны и Марии был общий день рожденья, так что мы хотели устроить ланч в Командоре примерно в 12:30. Вернее, в 13:00, потому что наш руководитель, Дезире, всегда полчаса собиралась. Она отказывалась это признавать, но это была ее вина. Она не могла просто позволить звонкам переходить на голосовую почту.　

Я не был готов вернуться на «Таун-Холл» — станция кишела призраками. Они жили там во всех впадинах и щелях, а до ланча оставалась еще куча времени, так что я решил пройтись.　

Солнечный свет обрушился на меня, когда я перешел по мосту Пирмонт. Это было здорово. Подтверждало, что я среди живых. Правда, головная боль никуда не делась — превратилась в безжалостные тиски, сжимавшие череп.　

Утром на улицах было куда больше людей и красок: яркие флаги по обеим сторонам моста, одежды, паромы «Матильда», «Аквариум», клетчатые желто-черные стены кинотеатра. Самое главное, не было теней, из которых могли появиться призраки — разве что решили бы выползти из-под моста. Ни закутков, ни темных переулков — ничего.　

Оказавшись в городе, я зашагал по Джордж-стрит, петляя среди сотен покупателей, рабочих, туристов и зевак. Конечно, это был сознательный выбор. За все это время я видел только одного призрака, и он не испугал меня. Они не могли действовать в одиночку. Их сила была в числе, в плавных движениях, угрожающем шепоте и жутких глазах. Желтых! Мне так показалось, хотя на самом деле они были обычными: голубыми, зелеными, карими. Призраки были нормальными людьми, конечно, условно нормальными, но одевались как на Хеллоуин. В июне.　

На этот раз я шел через Круговую Гавань. В Сиднее не найти более людного места. Музыканты были тут как тут. Старый китаец кланялся однострунному инструменту, женщина с золотой краской на лице и в золотых же одеждах стояла неподвижно до сих пор, пока кто-нибудь не оказывался поблизости. Звуки диджериду ^[7] неслись от причала, я шагал дальше, и их заглушил карибский стальной барабан.　

Обрывки белых облаков исполосовали небо — ни намека на тучи или дождь. Значит, сегодня туристы смогут сделать лучшие снимки оперного театра. Он стоял в конце восточной части гавани, а я шагал на запад. Не хотел уходить слишком далеко. Просто решил пройтись по Харбор-бридж, а не под ним. Но на Аргайл-стрит у основания лестницы будет немного народу, а улицей выше — и того меньше, и мне придется пять или десять минут идти в одиночестве. Как и на платформе станции «Таун-Холл», мне некуда будет бежать, если призраки меня окружат.　

В любом случае, сказал я, спешить некуда.　

И сам в это поверил.　

Художник рисовал на холсте оперный театр. Он прикрывал глаза ладонью, когда смотрел вверх, но его руки были слишком чистыми. Как и лицо. Ни пятнышка краски.　

А затем я увидел человека, который выделялся. Как я, как одноглазый бродяга на мосту, как серые тени, притворяющиеся призраками, он казался реальным. Ярким, несмотря на приглушенные оттенки одежд. В его лице и цвете кожи было что-то азиатское. Сидя у воды, спиной к оперному театру и позеленевшей железной ограде, он бросал крошки столпившимся вокруг голубям. В отличие от меня и от других настолько же реальных людей, на нем была обычная одежда, ничего особенного, никаких лохмотьев и множества одежек. Ничего, в чем идти в кровать, ничего, в чем на службе стоять.

Он видимо, почувствовал мой взгляд. Вскинул глаза и спросил:　

— Новенький?　

— Понятия не имею, — ответил я.　

— Садись. Я расскажу тебе историю.　

— Она хорошо заканчивается?　

— А разве в реальности так?　

Голуби разлетались у меня из-под ног. Я подошел к нему и сел рядом Набережная тянулась сколько хватало глаз. Никто больше не остановился. Люди терялись на ее фоне, казались немного размытыми, бледными.　

— Это случилось в 1943, — начал он.　

Я перебил:　

— Ты не можешь быть настолько старым.　

Он хмыкнул, бросил несколько крошек и сказал:　

— Я не говорил, что это моя история.　

Вздохнул.　

— Мой отец служил в армии. Он был слишком юн и соврал, чтобы туда попасть, но ему это удалось.　

Значит, это была история его отца, решил я, но промолчал.　

— Они сражались в Новой Гвинее. Он встретил девушку из Сингапура, ее звали Шида, дивное имя, а? Шида. Короче, мой отец убил кучу народа, получил медаль. Несколько человек считали его героем. Он женился на Шиде, они вернулись в Австралию, поселились в Голд-Кост, подрабатывали где придется. Когда я появился на свет, он владел безвкусной лавочкой сувениров, где продавались пластиковые кенгуру и рюмки с коалами. Я работал там ребенком. Почти сорок лет назад. — Он бросил голубям еще хлеба. — А будто вчера.　

— Что случилось?　

— Она умерла. Шида. Моя мать. Я был слишком мал, они не говорили мне, что с ней. Сгорела как свечка — не страдала, не угасала медленно. По крайней мере, я так думаю. Мне тогда было десять.　

Я молчал. Что тут скажешь?　

— Хотя я ошибся. Она долго жила с болезнью. Привезла ее из Новой Гвинеи. Ночью, перед тем как все случилось, где-то через год, отец рассказал мне об этом. Говорил, что чувствовал себя ужасно беспомощным и не знал, что делать. Он был пьян. Никогда раньше я не видел его таким. Обычно он позволял себе стаканчик-другой пива, но той ночью едва мог сидеть. Сказал мне, что медаль ничего не стоила, что он не может спать из-за кошмаров.　

Я хотел спросить, зачем он мне это рассказывает. Но еще больше хотел знать, что произошло, и не стал его останавливать.