Порог - Олег Рой Страница 14

Со своим клювом он напоминал сошедшую с ума птицу. Рукава его задрались, рубаха сбилась, а женщина, словно обезумев, цеплялась за него и царапалась, как дикая кошка:

— Где она? Почему вы прячете ее от меня? Она неисцелима?! Скажите мне правду!

— Жан-Жа-ак! — кричал не на шутку перепуганный Пико, забыв и про свой вожделенный кошелек, и про остальные лакомые предметы.

— Вон! — коротко рявкнул подскочивший сзади Бизанкур.

Загудело пламя факела, которым он, не церемонясь, ткнул женщине в лицо. Она, шипя, отшатнулась и упала навзничь, продолжая тянуться к Фернану и выкрикивая какие-то ругательства. Тот, тоже упав на землю, голосил как резаный и пытался ползком покинуть это место как можно скорее.

— Она меня оцарапала! — в панике визжал он.

— Быстро отсюда! — рыкнул Жан-Жак и пинками погнал приятеля обратно во дворец, но стражники, охранявшие папские покои, не пустили их, ввиду отчаянных воплей Пико. Характер их мог вызвать во дворце нешуточную панику.

Бизанкур коротко ударил приятеля в физиономию. Раздался смачный шлепок, и из разбитого носа Фернана закапала кровь. Он испуганно замолчал.

— Заткнись, а то нас вышвырнут в два счета, — прошипел Жан-Жак, срывая с себя перчатку и отбрасывая ее в огонь костра, которых вокруг было предостаточно. — С другого крыла зайдем, где твоих диких криков не слышали… Или я тебя свяжу и рот заткну!

Он подгонял своего непутевого дружка окриками, не желая лишний раз до него дотрагиваться, и втолкнул в одну из келий на первом этаже:

— А теперь ты тут посидишь, и тихо, понял?

Пол там был каменным, на нем лежала небольшая охапка соломы.

— Бросаешь меня?! — заорал было тот, но Жан-Жак новым пинком отшвырнул его к небольшой узкой кровати.

— Я собираюсь тебя спасти! Но, если услышу хотя бы звук отсюда, вернусь и убью тебя собственными руками. Я не шучу!

Видимо, тон Бизанкура был достаточно угрожающим, потому что Фернан рухнул на пол, спрятал лицо в тюфяке, бывшем на кровати, и беззвучно заплакал.

Жан-Жак поспешно покинул келью, замкнув ее ключом, который висел рядом на гвоздике, вколоченном в дверной косяк — это были кельи для тех, кто хотел молиться в полном уединении, и запирались они как снаружи, так и изнутри. Потом, потерев пальцами стену, он нарисовал на двери косой крест, после чего поспешил в покои папы, и на этот раз стражники безмолвно пропустили его.

В покоях Климента Шестого было невероятно жарко, потому что, несмотря на царящую снаружи духоту, угли на двух жаровнях были раскалены добела. Меж ними, обливаясь пóтом, сидел сам папа римский, на коленях которого примостился большой серый кот. Еще несколько котов, разомлев от тепла, лежали рядом. Распоряжения Ги де Шолиака выполнялись неукоснительно. Уже давненько он понял, что разносчики чумы — это блохи и крысы, и рекомендовал нещадно истреблять грызунов различными методами, в том числе и при помощи домашних кошек. Папе принесли во дворец нескольких, зарекомендовавших себя отличными охотниками, и Климент практически не расставался с ними. Сам доктор находился здесь же.

Климент вопросительно взглянул на Бизанкура, а тот, вместо того чтобы, как обычно, подойти за благословением, склонился в поклоне у дверей:

— Ваше святейшество, благоволите дать мне вымыться и переодеться, а одежду мою сжечь. Мэтр де Шолиак, кажется, одна из зараженных поранила Фернана. Я запер его от греха и пометил дверь крестом…

— Грех на всех нас, — вздохнул Климент, впрочем, довольно спокойно.

Ги де Шолиак выглядел куда больше обеспокоенным.

— Я приду взглянуть на него, когда ты приведешь себя в порядок, — сказал он Бизанкуру.

— Дитя мое, ты все правильно сделал, — кивнул ему папа. — Брат Винченцо, помоги отроку.

Тот, ни слова не говоря, проводил Жан-Жака в небольшую комнату с бадьей, где бессменно дежурили несколько монахов, меняя воду и периодически поднося горячую. Молодой человек спешно вымылся и переоделся в ту одежду, что висела рядом с жаровнями.

Когда они добрались до кельи, где был заперт Фернан, оттуда не доносилось ни звука. Бизанкур подумал было, что, неровен час, тот сбежал, но переоценил его возможности. Подавленный, Пико стоял на коленях и лихорадочно молился. Встретил вошедших затравленным взглядом и опустил его долу. Не проронил ни звука даже тогда, когда де Шолиак подверг его осмотру и, опустив плечи, покорно поворачивался. На руках и животе у Фернана алело несколько параллельных царапин — в тех местах, где женщина вцепилась в него ногтями. Царапины были багровыми и слегка припухли.

— Мне конец? — подавленно спросил Пико.

Видимо, за небольшое время, что он провел взаперти, его паника ушла, уступив место полной обреченности. Юноша был сильно напуган.

Жан-Жак поставил возле кровати кувшин с вином и поднос с овощами и холодной телятиной, положил рядом перемену одежды:

— Придется тебе пока поужинать здесь. Не стоит так отчаиваться. Никто тебя не бросает. Переоденься, а одежду твою мы сожжем…

Красный кошелек упал на пол, когда Пико переодевался, и все трое сделали вид, что ничего не видели, только Фернан густо покраснел, напоминая цветом бока кошелька.

Ги де Шолиак не скрывал своей озабоченности, обрабатывая царапины принесенным травяным настоем:

— Вам не следует какое-то время покидать эту комнату, Фернан. Будем надеяться, что все обойдется…

Но, увы, не обошлось.

Когда Жан-Жак наутро вошел к Пико, он увидел его ужин нетронутым. Парня трясла крупная дрожь, словно он замерзал, а лоб его тем не менее покрывала испарина.

— Я заболел… заболел… — повторял он, затравленно глядя куда-то в пространство.

Бизанкур оценивающе смотрел на него из дверей. Он знал, что у заразившегося чумой шансов практически не было, хотя сам де Шолиак буквально недавно переболел ею, порезавшись во время операции, которую делал больному, вскрывая его бубон. Но это де Шолиак…

Вернувшись к себе после посещения Фернана, Бизанкур вторично развернул свиток, который принес с «ночного похода» за подношениями. Когда он прочел текст внимательнее, кровь ударила ему в голову, а сердце часто-часто застучало. Он долго сидел, уронив свою находку на колени и стараясь отдышаться; руки его тряслись.

В свитке было такое, что у Бизанкура не зря зашлось дыхание. Этого просто не могло быть — такая удача! Манускрипт был не чем иным, как ритуалом по вызову демона лени и праздности, Бельфегора… Жан-Жак не колебался ни мгновения, когда приносил этот свиток на одобрение папе. Папу он не решился беспокоить ночью, а утром, после литургии, нанес ему визит и с почтительным поклоном протянул найденный манускрипт, внимательно следя за выражением лица его святейшества. И увидел в его зрачках знакомые язычки пламени.

— Ваша святейшество, мне кажется, это совершенно необычайная находка. Что мне делать с нею?