Темные самоцветы - Челси Куинн Ярбро Страница 13

Зари вздрогнул.

— Я… распоряжусь, — сказал он с заминкой.

— Возьмите меня, — попросил отец Краббе. — Я продержусь еще пару часов, пока не запротестует седалище. — Он хохотнул, довольный тем, что его смех подхватил кое-кто из солдат, без особой симпатии относившихся к наездникам в длинных сутанах. Их мимолетное одобрение добавило ему уверенности в себе.

Ракоци на секунду задумался.

— Если отец Погнер не возражает, я вас возьму.

Лицо отца Краббе разочарованно вытянулось.

— Отец Погнер не отвечает за патрульные вылазки.

— Зато он старший в группе духовных лиц, — возразил веско Зари. — Он должен дать свое разрешение, иначе я вас не отпущу.

— Он разрешит, — сказал отец Краббе, поворачивая коня и толкая его каблуками. — Я тут же вернусь.

— Он запретит. — Зари посмотрел на соседа. — Отцу Погнеру не по нраву привязанность отца Краббе к вам.

— Знаю, — откликнулся опечаленно Ракоци. — Он считает его попытки выразить мне благодарность чрезмерными. И, как ни странно, я с ним согласен.

— Отец Погнер невзлюбил вас потому, что не имеет над вами власти. Он рассчитывал тут главенствовать, и вы для него — гвоздь в подошве. Впрочем, все это, мне кажется, запланировано. И знаете кем? Королем. — Зари слегка выгнул тонкую бровь и покосился на собеседника. — Вы удивлены?

— Тем, что вы мне сказали, или тем, что решились это сказать? — спокойно уточнил тот, но не стал дожидаться ответа. — Нет, не удивлен. Но ваша наблюдательность впечатляет. Противоречия внутри миссии существуют, и они еще обострятся. — В темных глазах его блеснула ирония. — Приготовьтесь, отец Погнер вот-вот кинется и на вас.

— Я давно готов к этому, — сказал Зари, хотя был озадачен. Он намеревался сказать что-то еще, но тут к ним на вороной длинноногой Фурии подъехал отец Ковновский.

— Отец Погнер велел мне присоединиться к разведке, — с явной гордостью сообщил он. — Наш духовник полагает, что отец Краббе пока еще недостаточно крепок.

— Ему виднее, — сказал Ракоци. — В таком случае прихватите с собой хлеба и сыра и запаситесь водой. — Он посмотрел на Зари. — Буду признателен, если вы отрядите с нами человека поопытнее. До заката всего три часа. — Его взгляд обратился к Роджеру. — Возьмешь три фонаря со сменными фитилями и три пары смоляных факелов.

Роджер спешился и с достоинством поклонился, а молодой Зари, ощутив укол ревности, решил дать понять, кто тут есть кто.

— Вам следует поторопиться, ибо мы вовсе не собираемся ночевать на дороге.

— Разумеется, — спокойно откликнулся Ракоци и с невозмутимым видом прибавил: — Не сочтите за труд на время моего отсутствия выделить троих улан для охраны повозок. На двух из них находится весьма ценный для меня груз.

Зари мог возразить, что обоз и так охраняется, но ему не хотелось терять союзника в будущих сварах с иезуитами.

— Конечно, — покладисто кивнул он.

Словно заглянув в его мысли, Ракоци улыбнулся.

— Вы очень любезны, граф.

Отец Ковновский вслушивался в разговор двух дворян с одобрением, ибо не чувствовал в нем подводных камней. Свешиваясь с седла, он сообщил:

— Я возьму хлеб и сыр. — Как и большинство сотоварищей, он не знал, как ему следует обращаться к алхимику, и потому говорил с ним почтительно, но избегал его как-либо называть.

— Превосходно, — откликнулся Ракоци. Он уже стоял на земле, оглядывая вороную кобылу. — Фурия, вижу, еще не устала.

— Да, — сказал Роджер. — Ее зануздали недавно. Вам оставить это седло?

— Оставь, но поменяй подушку. Боюсь, эта слишком примялась. — Ракоци знаком отпустил Роджера и еще раз оценивающе глянул на Фурию. Та была его собственностью, как и девять других лошадей, не считая четверки мулов. Солидная прибавка к четвероногому снаряжению экспедиции, но Ракоци заявил, что сам обеспечит своим животным и корм, и уход, чем положил конец всем протестам.

Отец Ковновский меж тем наседал на графа Зари.

— Нам нужны деньги, — втолковывал напористо он. — Мы не в Польше, тут нам придется платить за ночлег и услуги. И уж, наверное, немало, а церковные средства скудны. Вы должны выделить часть проездных на расходы.

Ракоци внимательно посмотрел на иезуита.

— У меня есть золото, — сказал он.

Такой оборот дела заметно обескуражил святого отца, но он попытался и здесь соблюсти свои интересы.

— Я мог бы принять его на хранение. Ведь расплачиваться благоразумнее кому-нибудь одному, и лучше, если это будет лицо духовного звания.

— Прошу прощения, благочестивый отец, — возразил Ракоци, слегка поклонившись — в этих краях духовенство живет небогато, и блеск золота в ваших руках может заставить людей заподозрить, что вы вовсе не тот, за кого себя выдаете.

Отец Ковновский захлопал глазами, но сдаться не пожелал.

— Но еще более подозрительным может показаться им то, что квартирьером отряда солдат является человек невоенный. Подумайте сами, как они это воспримут.

— Как должное, — невозмутимо парировал Ракоци. — Иноземцам прощаются странности, если их поведение не вызывает тревоги. Нам лишь не следует раздражать местных жителей и давать им пищу для кривотолков, иначе мы далеко не уедем и возложенная на нас миссия окажется под угрозой.

Граф Зари расхохотался.

— Вы правы, Ракоци. Риск должен быть минимальным. Это не шутка — провалить поручение короля.

— Мы преуспеем, — буркнул сквозь зубы иезуит.

— Будем надеяться, — сказал Ракоци и поклонился. — Я схожу к лошадям и вскоре вернусь.

Он большими шагами двинулся прочь, предоставив отцу Ковновскому и графу Зари возможность либо продолжить спор, либо разъехаться в разные стороны и заняться своими делами.

После полуторачасовых блужданий по раскисшим проселкам маленький поисковый отряд наконец выбрался к монастырю, окруженному редкими избами. В последних лучах заходящего солнца стены обители отливали золотом, а крыши сельца казались покрытыми чешуйчатой медью. Семеро женщин, одетые буднично, но в нарядных цветастых платках, толклись возле колодца. Заметив на кромке леса движение, они словно по команде застыли, со страхом взирая на направлявшихся к ним верховых, освещавших себе дорогу зажженными фонарями. Самая молодая из них, испуганно вскрикнув, подхватила с лавки младенца, но не решилась бежать.

— Стойте, — приказал спутникам Ракоци, — и не прикасайтесь к оружию. — Он бросил поводья и положил руки на луку седла. Убедившись, что его соседи сделали то же самое, Ракоци крикнул:

— Добрые женщины, мы вам не сделаем зла. — Он произнес это по-польски, затем по-русски, надеясь, что его смогут понять, ибо практически не говорил по-литовски.

— Ха! Все солдаты так говорят! — ответила пожилая селянка. Она смачно сплюнула и перекрестилась — размашисто, в православной манере, потом вновь замерла. Ее польский говор был редким, но Ракоци его знал.