Тварь 1. Графские развалины - Виктор Точинов Страница 13

1

Он не знал, отчего проснулся – но не сам по себе, это точно. Была какая-то причина, какой-то внешний толчок, вырвавший его из сна без сновидений.

Кравцов открыл глаза и не понял: где он? что с ним?

Темнота вокруг казалась чужой, незнакомой. Не пробивалась сквозь шторы ставшая привычной за годы полоска света от уличного фонаря, не слышалось столь же привычное тиканье настенных часов. Вместо него доносилось слабое журчание.

Через секунду-другую Кравцов вспомнил все – он спит в вагончике, в «Графской Славянке», первая ночь на новом месте… Но что-то все равно было не так.

Он поднялся, подошел к двери – понадобилось для этого ровно два шага. И пока Кравцов их делал, чувство: все не так! – усилилось.

Пошарил рукой справа от двери, потом слева, нащупал выключатель. Щелчок – темнота вокруг осталась прежней. Журчащие звуки стали громче. Кравцов щелкнул выключателем еще два раза, на что-то надеясь, – с тем же результатом.

Отключено электричество. Странно, Пашка говорил: со светом в Спасовке, слава Чубайсу, проблемы крайне редки… И что тут, черт возьми, так журчит?

Он толкнул дверь, – и она, и стена, по которой перед этим шарил Кравцов, отчего-то показались неправильными. Шагнул в крохотный коридорчик. Босые ноги сразу угодили во что-то мокрое и холодное. Журчало теперь, казалось, над самым ухом.

Прошел ливень? И каким-то образом затекла вода? Ерунда, вагончик снят с шасси и стоит слишком высоко, никак дождевой воде сюда не попасть. Значит, что-то иное…

Он нагнулся, макнул пальцы в лужу под ногами, поднес к лицу. Ничем особенным не пахло. Вроде вода… Ладно, сначала свет, потом все остальное.

Должны же быть тут где-то свечи, но искать их ощупью, не зная, где лежат, – не вариант. Фонаря нет. Зажигалка? Пожалуй, больше ничего не остается…

Он дернулся было обратно, взять зажигалку, – и остановился, вспомнив. Аварийное освещение! Пашка говорил – питается от того же аккумулятора, что и сигнализация.

Кравцов приподнял лист обшивки, дернул тумблер на пульте. Свет загорелся – точнее, едва затеплился. Две крохотные лампочки – в коридорчике и в бригадирской – превратили непроглядную тьму в мутный сумрак.

Читать при этом свете было бы невозможно, но источник журчания Кравцов разглядел. И оторопел.

Из-за двери лилась вода! Не под дверь – отовсюду! Проникала через почти незаметные щели у косяков, у притолоки и сбегала вниз, пополняя растущую под ногами лужу. Очень быстро растущую. Сквозь скважину замка била – именно била, не сочилась, не капала – настоящая струйка, напоминая странную пародию на известный фонтан «Писающий мальчик». Падая в лужу, струя издавала то самое, услышанное Кравцовым, журчание…

Что за чертовщина?! Наводнение?! На холме?!

Он машинально опустил глаза, чтобы оценить скорость подъема воды – и понял, что за неправильность встревожила его чуть раньше, еще в темноте. Пол стал не горизонтальным! Наклон казался невелик, градусов десять, самое большее. Но вся вода собиралась у дальней от его ложа стены. Вот почему стена, отклонившаяся от вертикали, показалась даже на ощупь какой-то не такой…

Кравцов бросился обратно в бригадирскую, отдернул занавески, – уже догадываясь, что увидит. Сквозь щелки окна тоже сочилось – ручейки сбегали по полу к порожку, образовав на линолеуме другую лужу, небольшую. А за стеклом… За стеклом виднелось лицо – бледное, искаженное – лишь через несколько секунд Кравцов узнал собственное отражение.

Он прижался к окну, прикрываясь ладонями от света лампочки-лилипутки – и увидел.

Увидел что-то вроде густого коричневатого тумана – частицы его двигались в хаотичном танце, изредка среди них попадались какие-то более крупные соринки…

ЗА ОКНОМ БЫЛА ВОДА. МУТНАЯ ВОДА.

Кастровый провал, – понял Кравцов внезапно. Еще один кастровый провал. Воды подземного озера в другом месте подмыли свод громадного резервуара – и на дне просевшей воронки оказались и графские руины, и липы старого парка, и эксклюзивные Пашины плиты…

И он, Кравцов.

Внезапно стало трудно дышать. Воздуха не хватало. Он пытался широко раскрытым ртом ухватить исчезающий кислород… Клаустрофобия – понял Кравцов, такое с ним случилось один раз в жизни, в третьем классе, когда застрял между этажами лифт – освещенный точно такой же еле живой лампочкой. Забытый детский ужас выполз из дальних закоулков памяти.

Мысли метались: конец… стеклопакеты пока выдержат… и воздух может остаться, скопится под потолком… и что – медленная смерть от удушья… спасатели?.. да какие тут, к чертям, спасатели… разве что «тревожная кнопка»?… но пройдет ли сигнал сквозь толщу воды?…

За стеклом, на которое он продолжал оцепенело смотреть, почудилось какое-то движение. Кравцов вгляделся. Темный силуэт медленно выплывал из коричневого тумана – и оказался рыбиной, здоровой, толстобрюхой, карасем или карпом… Торпедовский пруд тоже затянуло, понял Кравцов. Рыбина почти уткнулась мордой в стекло, жаберные крышки медленно приоткрывались и закрывались. Неморгающий глаз смотрел тупо и равнодушно. Потом рыба сделала неуловимое движение хвостом и исчезла.

Кравцов провел рукой по лицу, стирая холодный пот. Он понял.

ЭТО СОН. ПРОСТО СОН.

Надо проснуться – и все. Крепко закрыв глаза, он сказал вслух: «Просыпаюсь!» – и снова открыл их.

Не изменилось ничего. Так же – или сильнее? – журчала вода. Так же клубился за окном коричневый туман.

Кравцов поднес левую руку ко рту и сильно стиснул мякоть ладони зубами. Боль пришла, настоящая, резкая, – но кошмар не развеялся.

Зато утихла паника и вернулась способность спокойно и трезво мыслить.

Не бывает такого, сказал себя Кравцов. Не потому, что не бывает никогда – в жизни всякое случается, – а потому, что противоречит элементарным физическим законам. Вагончик деревянный, лишь снаружи обшит кровельным железом. Плавучесть у него наверняка положительная. На временный фундамент он поставлен краном. Если закон Архимеда до сих пор действует, то при подобном катаклизме временное жилище Кравцова просто обязано было всплыть. Всплыть и покачиваться сейчас на поверхности возникшего водоема. Другое дело, если имелась бы жесткая связь, скажем, с вбитыми в землю сваями – но чего нет, того нет.

Понимание абсурдности и невозможности происходящего ничего в нем, происходящем, не изменило. Вода продолжала прибывать. Тусклый свет мигнул – но загорелся снова. Как показалось Кравцову – еще более тускло.

Задыхаться или тонуть не хотелось. Даже во сне.

Мы часто завидуем легкой смерти умерших во сне, подумал Кравцов. Говорим: счастливый, не мучился, заснул – и не проснулся. Возможно, это ошибка. Кто знает, что за кошмарные вещи творились с теми уснувшими в мире их сновидений и почему они на самом деле не проснулись…