Найти и обезглавить! Головы на копьях. Том 2 - Роман Глушков Страница 12

Разнеся по лагерю еду и выпивку, я, разумеется, не забыл про сидящую особняком Ринар. Не сказав ни слова, я поставил рядом с ней тарелку и кружку с водой и хотел также молча удалиться, но Ойла неожиданно со мной заговорила. И без издевки, а на удивление спокойно и, если можно так сказать, по-человечески.

– Баррелий обмолвился недавно, что тебе доводилось убивать людей. Это правда? – спросила она.

– Всего одного, – уточнил я. – Этот человек не оставил мне выбора, и я выстрелил в него из арбалета. Мог бы со страху и промазать, но повезло – все-таки попал.

Странно, что вдруг заставило Баррелия рассказать Ринар о том случае. Вероятно, ему тоже не нравилось, как она со мной обращается, и он решил таким образом приподнять в ее глазах мой авторитет. Подобное заступничество было нетипичным для ван Бьера, который равнодушно взирал на то, как мне отвешивают подзатыльники все подряд; этим он закалял мой характер и, надо отдать ему должное, небезуспешно. Но кто бы знал, что в действительности думал обо мне кригариец. И чем он руководствовался, когда все же протягивал мне изредка руку помощи.

– Он был слишком молод… ну, тот человек, которого ты убил? – вновь поинтересовалась Ойла.

– Нет, не слишком, – ответил я. – Примерно как Ярбор Трескучий. Или чуть постарше.

– Значит, тебе повезло, – заключила Ринар. – Наверняка ты чувствовал себя потом не так мерзко, как я.

– Разве ты в чем-то виновата? – удивился я. – Это ведь не ты убила тех детей.

– Но я была там, – возразила она, – и даже не попыталась остановить Гиша и Пека, когда они схватились за луки.

– А если бы попыталась, что с того? Эти двое все равно тебя не послушались бы. Бурдюк же сказал: дети рванули наутек неспроста. Похоже, им было велено бежать в деревню и поднимать тревогу, если они встретят посторонних. Но зачем им кого-то бояться? Ведь южане прогнали эфимцев обратно в Вейсарию, и здесь сегодня безопасно?

– Возможно, в этих краях орудует банда разбойников, – предположила Ойла.

– Или, как говорит Бурдюк, местных крестьян оповестили, что сюда может нагрянуть отряд подозрительных наемников. А вдруг в той деревне нас поджидало целое войско? Такое, с которым нам лучше не связываться. И если бы эти дети вернулись, и южане погнались бы за нами, кто знает, может, нас уже не было бы в живых.

– Или мы просто взяли и ни за что ни про что убили двух невинных испуганных ребятишек, – добавила Ринар и тяжко вздохнула. – Мой отец такого не допустил бы. А я вот растерялась, и теперь они оба мертвы… А что сказали об этом полковник Шемниц и курсор Гириус?

– Я не слышал. Но раз они не ругались с Арродом, значит, они согласны с тем, что сделали его люди.

– И кригариец промолчал?

– Ну да. А что он скажет, ведь он и сам далеко не безгрешен. Не знаю, убивал ли он детей в Фенуе, но народу он там перебил немало. Вообще-то, Баррелий не любит об этом вспоминать. Но однажды, когда он был пьян, он разоткровенничался и такого порассказал… Короче говоря, это – война. А на войне всякое может произойти.

– В легионе было проще, – посетовала Ринар. – Солдаты убивают только солдат, а не детей, женщин и стариков.

– Кто тебе такое сказал? – Я пожал плечами. – Вы с отцом были в обозе и не видели, что творили эфимцы на передовой. Зато ты видела горы трофеев, которые они приносили в лагерь, и скот, который они пригоняли. И что, по-твоему, станет с детьми крестьянина, у кого отобрали все имущество и единственную корову? Переживут они зиму или умрут от голода и холода? И если умрут, чем это отличается от сегодняшнего убийства?

Ойла ничего на это не ответила, а взяла миску с кашей и вяло принялась за еду.

– Но если тебе все это противно, ты всегда можешь сбежать из отряда, – понизив голос, напомнил я ей. – Отец многому тебя научил. И если ты не будешь якшаться со всякими ублюдками и совать нос куда не надо, то не пропадешь.

– А ты? – спросила она. – Тебе самому не хочется убежать от кригарийца, который всю жизнь таскается по войнам и проливает кровь? Я же прекрасно вижу – ты совсем не такой, как он. И тебя тоже с души воротит от всех этих мерзостей.

– И куда мне бежать? – кисло усмехнулся я. – Дома у меня сегодня нет, все мое наследство украдено, а из родни осталась одна лишь сестра Каймина. Но она живет далеко отсюда – в Тандерстаде, – и ей некогда возиться со мной. Да я и сам не хочу становиться для нее обузой. И вообще, как ты себе это представляешь? Каймина сбежала в столичный бордель, чтобы начать там новую жизнь. И тут вдруг спустя несколько лет к ней на порог заявляюсь я. И радую ее известием, что теперь ей придется обо мне заботиться. Нет уж, благодарю покорно! Лучше я буду кашеваром у наемников, чем полотером или мальчиком на побегушках у проституток.

Насчет последнего я преувеличил, ибо то, чем я нынче занимался, уже стояло у меня поперек горла. Но в остальном не слукавил. Ван Бьер был отвратительным другом с уймой мерзких привычек. Но после той приснопамятной битвы в Фирбуре, где я, сам того не желая, сумел отличиться, он стал относиться ко мне иначе. То есть уже не как к назойливому малолетнему попутчику, а как к малолетнему попутчику, от которого есть кое-какая польза.

– Кашеваришь ты, конечно, так себе. Но зато умеешь кое-что получше – читать и писать, – заметила Ойла. Она не спрашивала, где я постигал эту науку. Еще в «Вентуме» я наврал всем в три короба, что мне доводилось служить пажом у одного эфимского вельможи, при дворе коего меня и обучили грамоте. – Ты можешь податься в ученики к какому-нибудь счетоводу или аптекарю. А, может, даже в семинарию Капитула. Тебе не хочется быть курсором, носить блитц-жезл и быть уважаемым всеми человеком?

Мне хотелось без обиняков высказать ей все, что я думаю о лишивших меня наследства курсорах и о Капитуле Громовержца, но я сдержался. Потому что это сразу породит вопросы, отчего я на них так зол. И мне надо будет изобретать новое вранье, поскольку я не мог сказать Ойле правду.

– Терпеть не могу выбривать себе макушку, наряжаться в смешную одежду и петь гимны, – ответил я. – Да и кто будет нянчиться с кригарийцем и его больной ногой, если я сбегу? За ним же глаз да глаз нужен. Он без меня или с голодухи помрет, или сопьется от тоски. Ума не приложу, как он раньше без моего присмотра обходился!

Сидевшая доселе мрачнее тучи, на сей раз Ринар не сдержала улыбку. И улыбка эта выглядела во сто крат искреннее того наигранного смеха, которым Ойла отвечала на шутки наемников. Включая и их насмешки надо мной, разумеется.

В последние дни я копил обиду на Ойлу и считал ее чуть ни не предательницей. Но стоило ей лишь улыбнуться моей шутке, как я моментально оттаял и все ей простил. И, возможно, даже наперед. Так что если завтра она возьмется за старое, я вспомню ее сегодняшнюю улыбку и не стану принимать ее насмешки близко к сердцу.

– Не бойся. – Теперь, когда отношения между нами слегка потеплели, я решил приободрить Ринар. И плевать, что я был последним человеком в отряде, чье утешение ей требовалось. – Все равно мы не можем вернуться назад и все исправить. Так зачем теперь об этом горевать?