Во власти черных птиц - Кэт Уинтерс Страница 12

– Раньше ты была такой же чистой и невинной, как эти малышки.

– Давай не будем возвращаться к этому разговору.

– В твоем возрасте тебе даже не следовало бы знать, чем занимаются мужчины и женщины за закрытыми дверями. – Она страдальчески вздохнула и покачала головой. – Тебе всего шестнадцать. Я вообще ничего такого не знала до брачной ночи.

– Значит, тебе следовало читать «Анатомию» Грея.

– Вот, пожалуйста. – Она подняла руку с таким видом, как будто ей только что удалось раскрыть самую невероятную тайну Вселенной. – Ты читаешь слишком много книг, которые способствуют утрате невинности.

– Я утратила невинность шестого апреля тысяча девятьсот семнадцатого года. И это не имело никакого отношения к «Анатомии» Грея.

– Что?

– Это был день, когда наша страна объявила войну Германии, – напомнила я ей. – День, когда шпионаж за соседями превратился в патриотизм, а мальчики – в мишени для стрельбы. Этого достаточно, чтобы лишить девочку невинности.

– Тсс. – Она нахмурилась. – Мэри Шелли Блэк! Не смей публично делать такие заявления о войне.

– А ты не делай публичных заявлений об утрате мною невинности.

Носком ботинка я пнула поручни, ощутив, как вибрация передалась в пальцы, которыми я их сжимала.

Через десять минут мы прибыли на остров, который не был островом, и сошли на пристань.

Двухэтажный электрический трамвайчик, который выглядел как два взгроможденных друг на друга железнодорожных вагона, повез нас по главной улице Коронадо – Ориндж-авеню. Мы с грохотом катились по рельсам мимо гипсовых бунгало и традиционных обшитых досками домов, которые тем не менее были гораздо выше и больше среднестатистических американских домов. «Бьюики» и «кадиллаки» катились по улицам, изрыгая клубы дыма, – вот она, городская жизнь и достаток. Нигде на острове не было ни следа бедности, однако и здесь белые и черные траурные повязки отмечали убийственную поступь испанского гриппа.

Во время нашей поездки рядом с нами долго ехал моторизованный катафалк, и за открытыми алыми шторками был отлично виден его груз – сверкающий гроб из красного дерева с каллами на крышке. Я скрежетала зубами и стискивала кулаки, борясь с ощущением, что это едет, поддразнивая нас, сама Смерть. Будто отморозок, держащий в страхе весь школьный двор, она угрожала нам гриппом-убийцей, в то время как мы уже были напуганы войной, демонстративно пользуясь тем фактом, что мы совершенно бессильны перед болезнью.

«Просто уходи, – думала я. – Оставь нас в покое».

Я перевела взгляд на проплывающие мимо пальмы и магнолии и, как и все остальные пассажиры трамвая, попыталась сделать вид, что не вижу катафалка, что его там просто нет.

Доехав до магазинов и аптеки, мы с тетей Эвой прошли два квартала в юго-западном направлении и оказались перед уже знакомым рядом домов вдоль пляжа. От белого песка их отделял Океанский бульвар и защитная береговая стена из больших валунов. Волны с ревом обрушивались на берег, им эхом вторили чайки, прочесывавшие песок у кромки воды в поисках пищи.

– Ты увидишь заметные изменения перед домом Эмберсов, – произнесла тетя Эва, когда мы подходили к месту назначения.

– Что?

– Смотри.

Мы увидели кирпичную трубу и коричневую кровлю дома Эмберсов, а также извилистую очередь из одетых в черное мужчин, женщин и детей, протянувшуюся от боковой двери дома до живой изгороди со стороны улицы. Как и в поезде из Орегона, я видела лишь их полные отчаяния глаза и уродливые белые лоскуты марли, закрывающие носы и рты.

Я шумно вздохнула:

– Что все эти люди здесь делают?

– Я тебе уже говорила, что Джулиус теперь специализируется на фотографиях павших солдат. Люди съезжаются со всей страны, чтобы воспользоваться его услугами, а грипп утроил спрос.

Тетя Эва ускорила шаги, ведя меня через лужайку Эмберсов мимо ожидающих своей очереди клиентов.

– Тут очередь, леди, – рявкнула невысокая женщина с косящими глазами.

– Благодарю за напоминание, но я знакомая семьи.

Тетя Эва поправила широкополую шляпу, которую она носила, чтобы скрыть мальчишескую стрижку, и горделиво прошла мимо толпы.

Я нервно сглотнула под гневными взглядами, устремленными на нас поверх масок, и ссутулилась от неловкости.

Мы прошли к боковой двери, которая вела в студию. В апреле нас приветствовала простая деревянная вывеска со словами ФОТОСТУДИЯ ЭМБЕРСА, теперь на ее месте висела большая желтая овальная табличка из полированной меди с большими буквами:

МИСТЕР ДЖУЛИУС ЭМБЕРС

ФОТОГРАФ-СПИРИТУАЛИСТ

– Прошу прощения. – Приподняв подол платья, тетя Эва поднялась по цементным ступеням мимо стоявшей на них небольшой группы людей. – Я знакомая семьи.

Ее столкнула с крыльца обратно на землю какая-то тучная женщина.

– Тогда для вас главный вход.

– Мистер Эмберс сказал мне входить сюда.

– Тогда не такая уж вы близкая знакомая.

Дверь отворилась, и из нее выглянуло скрытое маской лицо девушки плотного сложения не старше восемнадцати лет, с копной взлохмаченных русых волос на голове, наспех заколотых на затылке. Белая блузка топорщилась, выбиваясь из-под пояса ее мятой серой юбки, и в целом она очень походила на полурастаявший рожок мороженого.

– Пожалуйста, посторонитесь, – попросила она измученным голосом. – Позвольте выйти другим клиентам.

Из студии гуськом вышла семья из четырех человек – двое явно недоедающих родителей, маленький мальчик и девочка. На их шеях висели венки из головок чеснока, как если бы они собирались отпугивать не бациллы гриппа, а вампиров. За их спинами ревели «Звезды и полосы навсегда» Джона Филипа Сузы ^[6].

– Добрый день, Грейси. – Работая локтями, тетя Эва снова поднялась на крыльцо, чтобы добраться до девушки в дверях. – Скажи мистеру Эмберсу, что я привела к нему Мэри Шелли Блэк.

Едва тетя произнесла мое имя, как толпа притихла. Все лица в масках обратились в мою сторону.

– Мэри Шелли Блэк? – Грейси уставилась на меня огромными, как мячики для гольфа, глазами. – О боже, это ты. Входите.

Она впилась в мою руку холодными пальцами, втащила нас с тетей Эвой внутрь и с грохотом захлопнула дверь перед носом толпы.

Не успели мы войти, как меня обдало холодом. Дрожа, я осматривала длинную прямоугольную комнату, по мере того как мои глаза привыкали к полумраку. Скудное естественное освещение проникало через три круглых, как иллюминаторы, окна, расположенные на западной стене. Везде горели свечи.

– Я так счастлива наконец-то с тобой познакомиться, – громко произнесла Грейси, пытаясь перекричать патриотическую музыку, несущуюся из черного рупора фонографа. – Я кузина Джулиуса. Мы с братом начали ему здесь помогать после того, как в прошлом месяце грипп унес нашу маму.