Хозяин тишины  - Влада Ольховская Страница 11

— Здравствуйте, Владимир Викторович.

Я замерла в ожидании: как он отреагирует? Я опасалась, что сейчас он скажет что-нибудь вроде «Эгей, женщина, меня тут все называют хозяином, и ты давай, не выпендривайся!» Но нет, Гедеонов продолжил разговор как ни в чем ни бывало.

— Как вам здесь нравится?

— У вас очень красивый дом, сад просто бесподобен, — ответила я. Тут я могла не кривить душой.

— Рад это слышать. Думаю, не нужно объяснять, что все это должно таким и остаться под вашим началом?

— Мне это уже объяснили раз двадцать.

— Пока, похоже, объяснения действуют. Вами все очень довольны, особенно Анастасия Васильевна.

— Анастасия Васильевна, по-моему, такой человек, который найдет хорошее даже в серийном убийце, — не сдержалась я. В моих словах не было иронии, Анастасия Васильевна мне действительно нравилась.

Я понятия не имела, можно ли мне шутить при Гедеонове, как он отреагирует. Может, обидится? Но нет, он только фыркнул:

— Это точно. Но вас она оценила на пятерочку — она по-прежнему оценивает людей по старой привычке.

— Мне уже можно быть польщенной или пока рано?

— Рано, — указал Гедеонов. — Вы пока не проявили себя. И все же ваши результаты достаточно хороши, чтобы мы с вами познакомились. Рано или поздно вам придется обратиться ко мне, это неизбежно, такая работа. Поэтому я решил, что для начала вам было бы неплохо научиться разговаривать со мной вот так, наедине, а не подвиснуть, впервые обратившись ко мне при посторонних.

— Научиться разговаривать с вами? — удивленно повторила я. — А что, это такая большая наука?

— Наука не наука, а привыкнуть надо.

Он наконец повернулся ко мне, и даже в предзакатных сумерках мне хватило одного взгляда, чтобы понять. Вот, значит, как… Вот о чем говорил Гедеонов, вот о чем говорили ускользнувшие от Никиты слова, укрывшиеся за коротким «Это надо видеть», вот о чем говорило чуть ли не религиозное почтение Анастасии Васильевны.

Нет, Гедеонов не был уродом — даже не приблизился к этому. У него было тонкое лицо, в его чертах сквозило что-то хищное, лисье, под стать рыжеватым волосам и золотой коже. У него были высокие скулы, четкая линия подбородка, прямой нос, высокий лоб, правильные линии бровей, которым и женщина позавидовала бы, и длинные темно-рыжие ресницы. Но глаза — вот где таился подвох!

Его глаза были слепыми. Их закрыли два плотных бельма, из-за этого казалось, что взгляд Гедеонова затянут густым туманом. Через эту болезненную пленку я могла смутно различить, что природа, должно быть, задумывала его глаза зелеными и очень красивыми, но потом что-то пошло не так. Эти мертвые глаза затеняли собой его безусловную привлекательность, пугали на каком-то странном, подсознательном уровне, и я почувствовала, как на моей коже появляются мурашки.

При этом ничто не указывало на слепоту Гедеонова — кроме очевидной травмы его глаз. Он не носил темные очки, при нем не было белой трости. Из-за этого я даже засомневалась: а может, он все-таки что-то видит? Но нет, глаза за белой пеленой оставались неподвижными, они не смотрели на меня — и на весь мир.

Однако если взгляд его был мертвым, то лицо — живее некуда. У Гедеонова была мимика настоящего актера, ему не нужно было говорить, чтобы передать, что он чувствует. И по его ироничной усмешке я догадалась, что он прекрасно знает о мурашках на моей коже, даже не видя их.

Похоже, он не снимал очки специально перед этой встречей, он их просто не носил. Гедеонов прекрасно знал, какое впечатление он производит на людей, и этот хладнокровный шок был ему милее жалости к калеке.

— Ну как? — поинтересовался он. — Хватило?

Я только сейчас поняла, что уже несколько минут разглядываю его молча. Я просто не могла вымолвить ни слова! Но его голос словно разбудил меня, и я взяла себя в руки. Опять же, спасибо Полковнику: без его школы я не смогла бы вот так себя контролировать, а теперь мой ответ звучал спокойно и ровно.

— Да, Владимир Викторович. Благодарю вас за то, что предупредили меня.

Мои слова, похоже, удовлетворили Гедеонова, он с довольным видом кивнул.

— Вы сообразительны, Августа Стефановна, это мне нравится. Я могу говорить с вами прямо, не тратя времени на словесные кружева?

— Да, я бы предпочла такой вариант.

— Хорошо. Сейчас у вас за спиной маячат две рекомендации — хорошая и плохая. Хорошая — от человека, которого я едва знал, но которому был должен. Плохая — от моего партнера, которого я знаю много лет. Он считает, что вы бездарны и вам здесь не место. Вас это задевает?

— Нисколько.

Я и правда не была задета. Свои поджатые губки Мартынов может оставить при себе — а я прекрасно знаю, кто уже наговорил про меня гадостей.

— Почему вас это не задевает? — спросил Гедеонов.

— Потому что ваш напарник, — рискну предположить, что речь идет о Ярославе Мартынове, — не знает меня. Он судит меня по единственной встрече.

— Он неплохо разбирается в людях.

— Это я бы поставила под сомнение. Ему хватило моего возраста и внешности, чтобы признать меня негодной.

— Вот, значит, как вы считаете? — фыркнул Гедеонов. — Ладно, не без оснований. Тогда у меня для вас хорошие новости. Мне безразличны обе рекомендации. Я не вижу вашу внешность, я не знаю ваш возраст, я слышу только ваш голос. Мне этого хватит с лихвой. Так или иначе, вы получили шанс испытать себя на этой работе. Вы входите сюда с чистым счетом: мне все равно, как вы выглядите, чем занимались раньше, что привело вас сюда. Вас будут судить только по вашей работе. Это понятно?

— Это естественно.

— Хорошо, тогда дальше. Я не знаю, что написано в вашем контракте, я его не читал — у меня вообще с чтением не очень, как вы могли догадаться. Но я гарантирую вам одно: вы остаетесь в этом доме, пока выполняете пять простых правил.

— Каких же?

— Первое и главное: вы не должны меня касаться. Никогда и ни при каких обстоятельствах. За нарушением этого правила может последовать немедленное увольнение. Ясно?

«Очень надо мне тебя лапать» — хотелось ответить мне. Но я выразилась куда вежливей:

— Конечно, Владимир Викторович.

Что ж, изнасилование мне, похоже, не грозило.

— Второе: вы должны являться по первому моему требованию. У вас ненормированный рабочий день, случиться может всякое. Я не против вашего отдыха, личных увлечений и общения с другими людьми. Но если я вас зову, вы должны все бросить и идти. Не бойтесь, это не будет происходить слишком часто — возможно, это не произойдет никогда. Однако это должно быть оговорено и усвоено.

— То есть, мне нельзя покидать дом?

Он ненадолго задумался, потом покачал головой:

— Нет, дом покидать можно, вы не в клетке. Но постарайтесь не делать этого слишком часто и всегда предупреждать Фролову.