Моя любимая сказка - Ксандр Лайсе Страница 11

Первый ярус Вернисажа [5]с матрёшками и прочим сувенирным хламом остался позади. Мы начали уже подниматься по лестнице на второй — антикварный — ярус, когда Славка обратила внимание на шкуры.

— Вот это да! — Славка наклонилась над оскаленной головой рыси.

Какие-то угрюмые азиаты разложили кипу мехов прямо на ступеньках, оставив для прохожих узкую тропку, ограниченную с другой стороны лотком, ощетинившимся огромным количеством самых разнообразных ножей. Рысья морда, выглядывающая из груды, недобро щерилась на дамасские лезвия.

— Хороший зверь — мрачно сообщил Славке один из узкоглазых коммерсантов. Мне показалось, что она немного поёжилась, как от холода.

— Бери её! — буквально приказал второй, не менее мрачный кочевник.

Славка быстро взглянула сначала на одного, потом на другого — во взгляде было раздражение и что-то еще… такое, что вынудило обоих горе-продавцов потупить глаза и сконфуженно отвернуться.

— Пойдем отсюда, — шепнула мне Славка и, взяв за руку, потащила вперед.

— Здесь продаётся даже дым с костра Джордано Бруно — объявил я, когда мы оказались между двумя рядами деревянных ларьков второго яруса.

— Правда? — Славка недоверчиво покосилась на старинный водолазный шлем, нашедший временный приют между огромным деревенским сундуком и несколькими чеканными восточными подносами.

— Почти, — мы миновали ещё несколько ларьков и оказались передвполне приличной витриной. — Вот смотри, это всё — из балканских гробниц.

Внутри стенда на верхней полке стояли глиняные лампы, украшенные изображениями бородатых лиц. Чуть ниже расположились потемневшие от времени кольца, монеты и неожиданно яркие стеклянные бусы.

— Смотри, прямо как новенькие, — Славка указала на бусины, покрытые абстрактным узором и в самом деле выглядящие так, словно их родина не древний Киев, а соседняя мастерская китайских умельцев.

— Новенькие? — усмехнулся в усы владелец всего этого богатства — здоровенный краснолицый дядька, пытавшийся до этого приладить к серебряной чаше для пунша отвалившуюся ручку.

— Вообще-то, им около тысячи лет…

— Да ты что? — изумилась Славка. — А смотрятся — будто вчера сделали!

— Вообще, это не исключено… — шепнул я. Прямо в её чудесное ушко…

Мы шли мимо ковров и сёдел, наконечников от стрел и косовороток, икон, самоваров, монет, сервизов севрской работы и старинных телефонов, хомутов и подсвечников.

Мне вдруг показалось, что всё это добро — последствия какой-то катастрофы. Чудовищной катастрофы, вроде нашествия степняков или чумы. Когда немногие уцелевшие под градом стрел и в языках пламени распродают те крохи, что удалось вынести из пылающих домов или выкопать из заражённых могил.

Продают, чтобы выжить. Разница только в том, что люди за прилавками мало напоминают жертв стихийного бедствия.

Один средневековый путешественник писал, что в стране хазар женщины бедняков вынуждены продавать в рабство собственных детей… Но к этому их толкнула нужда. Хороши же эти, продающие память отцов и дедов!

Впрочем, у каждого свой хлеб. И не мне, кормящемуся от дедовской славы, их осуждать…

— Эй! Что за невеселые мысли, Мишкин? — голос Славки прервал мои размышления. — И… хватит столбик обнимать. Он этого всеравно не оценит.

Тут-то я и обнаружил, что, ухватившись за столб навеса, впился взглядом во вполне мирный катушечный магнитофон. Мрачные мысли разбежались под Славкиным взглядом.

— Работает? — указывая на магнитофон, неизвестно зачем спросил я у продавца.

— Конечно! — расплылся полупьяный мужичок в грязном свитере.

Он водрузил на своего мастодонта катушку, протянул ленту, что-то щёлкнуло и захрипело: «It’s a happening…» Отвратительное кваканье динамиков окончательно вернуло меня к жизни… Славка?

Славка стояла у торца прилавка и перелистывала какую-то книгу. Я подошёл к ней сзади и, обняв, заглянул через плечо. Книга была не очень старая — что-то около ста лет. Владельческий переплёт. Латиница. Непонятный язык.

— Берите, берите! — уговаривал Славку мужичок — Редкая вещь!

— Что скажешь? — поинтересовалась она, показывая мне книгу.

— А что это?

— Как это — «что»?! — возмутился почему-то мужичок — Я же говорю: Кафка, прижизненное издание!

Мы дружно расхохотались. Мужичок сразу выпустил иглы и занял, было, оборону, но в это время кваканье магнитофона сменилось шипением, а затем шелестом зажёванной плёнки. Мужичок тут же, забыв про нас, принялся самозабвенно отвоёвывать у своего непослушного монстра магнитную ленту.

* * *

Под навесом напротив выбор книг был куда больше. Это был даже не навес, а ларёк, который можно закрыть на ночь пластиковым ставнем. Правда, и сюда доносились то щелчки тумблеров, то ругань владельца уникального издания.

— Что интересует? — с отвращением вопросил пожилой одноглазый книгопродавец.

— Мистика, — немедленно сообщила Славка.

— История, этнография. — добавил я, раскрывая пухлый том, оказавшийся библией времён Екатерины Второй, наделённой кучей недурных гравюр. Подражание немцам. Цена — копейки.

— Что-то было из этнографии… Кажется, Рыбников. Историиточно нет. Мистика — может, и есть. Смотрите сами.

Продавец явно не был настроен помогать нам, и мы со Славкой принялись сами перелистывать книги одну за другой. Чаще всего попадались подшивки журналов и «Жизнь животных» Брэма, без которых не обходится ни одна груда книг ни на одном из прилавков.

— Слышишь? — Славка вдруг положила назад второй том «Песен» Рыбникова и замерла.