Молитвы разбитому камню - Дэн Симмонс Страница 11

«Пора двигаться дальше».

Слишком долго он здесь торчит. Проработал в школе почти два месяца — перебор. И к тому же начал интересоваться этими детьми, задавать вопросы.

«Может быть, Бостон. Или еще дальше на север. Мэн».

Задавать вопросы и получать на них ответы. Джен Маклеллан рассказала ему про Робби. Про то, откуда у мальчика синяки, кто сломал ему руку два года назад. Про игрушечного медвежонка, которого подарила слепому мальчишке одна медсестра. Эта игрушка впервые пробудила в нем какие-то эмоции. Робби неделями с ней не расставался, отказывался без нее идти на рентген. А однажды утром, спустя несколько дней после возвращения домой, сел в автобус и принялся кричать и стонать. Мишка пропал. Доктор Уилден позвонила матери, а та ответила, что гребаная штука потерялась. «Гребаная штука» — именно так, по словам Маклеллан, мать и сказала. Никакого другого мишку Робби не хотел. Он кричал и стонал еще три недели.

«Ну и?.. Я-то что могу сделать?»

Бремен знал, что может сделать. Знал уже давно. Он покачал головой и еще выпил, на всякий случай нарастив и без того прочный ментальный щит. Щит, который отделял его от бесчувственного мира, приносившего столько мучений и боли.

«Черт, для Робби будет только лучше, если я не стану этого делать».

Подул ветерок. Откуда-то из-за угла доносились вопли: там на маленькой площадке две дружественные уличные банды резались в баскетбол. В открытых окнах трепетали занавески. Где-то загудела и смолкла сирена. Ветер закружил вокруг канализационного люка бумажки и взметнул платья у прыгавших через скакалку девчонок.

Бремен попробовал представить, каково это — жить ничего не слыша и не видя.

«Да черт возьми!»

Подхватив пустую бутылку, он поднялся к себе.

По дугообразной дорожке автобус подъехал к школе. Бремен помог детям выгрузиться, очень осторожно и медленно — сказывался опыт, к тому же ему было жаль этих малышей, да еще сегодня очень болела голова.

Сначала Скотти — улыбается и руки раскинул, знает, что кто-нибудь из взрослых его подхватит. Томми Пирсон — колени сведены, локти прижаты к груди. Если бы Бремен его не поймал, слабенький мальчик ткнулся бы носом прямо в мостовую. Тереза — выпрыгивает, как обычно, с радостными воплями, готовая осыпать восторженными слюнявыми поцелуями всех, кто подвернется под руку.

Робби остался сидеть в автобусе. Бремену и Смитти пришлось вдвоем его вытаскивать. Мальчик не сопротивлялся, неподвижный и податливый, как сгусток жира. Голова его неловко свесилась в сторону, то из одного, то из другого уголка рта вываливался язык. Приходилось уговаривать его делать один голубиный шажок за другим. Робби и шел-то только потому, что за много лет уже привык это делать.

Казалось, утро никогда не кончится. Перед обедом пошел дождь, и плавание чуть было не отменили. Но потом вновь выглянуло солнце и осветило цветочные клумбы перед школой. Бремен смотрел на сияющие капли на лепестках роз, которыми так гордился Турок, и слушал гудение газонокосилки. Значит, сегодня он это сделает.

После обеда помог им собраться. Мальчикам нужно было помочь надеть плавки. Бремен с грустью смотрел на лобковые волосы и развитые пенисы мальчишек, ментально навсегда застрявших в семилетнем возрасте. Томми, как обычно, лениво мастурбировал, пока Джерри не тронул его за руку и не помог натянуть трусы.

Все ушли. В коридоре затихли детский визг и смех взрослых. Бело-голубой автобус медленно вырулил на дорогу. Бремен вернулся в класс.

Робби никак не отреагировал на его приход. Мальчик выглядел так нелепо в зеленой полосатой футболке и оранжевых шортах, которые были ему малы и толком не застегивались. Бремену вспомнился разбитый бронзовый будда, которого он однажды видел в Осаке. Может, и в этом ребенке таится глубинная мудрость, выпестованная долгими годами затворничества от мира?

Робби поерзал, громко пукнул и снова замер.

Бремен со вздохом уселся на маленький детский стульчик. Колени нелепо торчали в разные стороны, чувствовал он себя невероятно глупо. Джерри ухмыльнулся сам себе. Сегодня же ночью сядет на автобус и уедет на север. Лучше даже автостопом. За городом-то уж точно прохладнее.

Много времени это не займет. Даже не надо устанавливать полный контакт. Односторонняя ментальная связь. Очень легко. Всего несколько минут. Выглянет в окошко так, чтобы Робби тоже увидел, полистает книжку с картинками, возможно, поставит кассету с музыкой. Как мальчик воспримет новые ощущения? Подарок напоследок. Анонимный. Только это, и ничего больше. И лучше не показывать Робби, как он сам выглядит. Ладно.

Бремен опустил ментальный щит, но тут же дернулся и снова поднял. Он давно уже не позволял себе быть настолько уязвимым, почти сроднился с прочной, словно шерстяное одеяло, защитой, которую алкоголь только усиливал. Сознание резанул внезапный неумолчный гомон — Джерри называл его «белый шум». Как будто месяцы просидел в темной пещере, а сейчас неожиданно вышел на яркий свет. Бремен сконцентрировался на Робби и снова опустил щит, потом отключился от нейрогомона и заглянул глубоко в разум мальчика.

Ничего.

Бремен был в замешательстве — на мгновение ему показалось, что он потерял способность фокусировать силу мысли. Он опять сосредоточился и услышал, как в саду Турок монотонно размышляет о сексе, как доктор Уилден, садясь в «мерседес» и проверяя, нет ли «стрелок» на чулках, думает о делах. Секретарь читала «Чумных псов» Ричарда Адамса. Джерри одолел вместе с ней несколько строк. Читала она ужасно, раздражающе медленно. Во рту стало приторно от ее вишневых леденцов.

Бремен вгляделся в Робби. Мальчик прерывисто дышал. Рот открыт, слюнявый язык почти вывалился, на губах и щеках — остатки обеда. Джерри сузил и усилил касание, сфокусировал его, словно яркий луч света.

Ничего.

Хотя нет. Постойте-ка. Там что-то было. Что-то? Скорее отсутствие чего-то. Поток нейрошума словно обтекал пустоту в том месте, где должны были звучать мысли Робби. Бремен столкнулся с ментальным щитом, причем щитом невероятной силы. Даже Гейл не умела ставить такие интенсивные барьеры. Джерри был обескуражен, даже потрясен, а потом до него дошло: ум Робби поврежден; возможно, бездействуют целые сегменты. Органы чувств не работают, реакции на внешний мир минимальны — неудивительно, что сознание (или то, что от него осталось) обратилось внутрь самого себя. Это не мощный ментальный щит, а всего-навсего плотный комок интроспекции, гораздо более плотный, чем при аутизме. Воплощенное одиночество.

Потрясенный, Бремен на секунду прекратил попытки, несколько раз глубоко вдохнул, а потом потянулся снова, еще осторожнее, еще аккуратнее. Он ощупывал невидимую преграду, словно брел в темноте, держась за шершавую каменную стену. Где-то должна быть брешь.

И она нашлась. Даже не брешь — скорее податливое место, упругая точка среди твердых камней. Под ней едва уловимо трепетали мысли, Бремен чувствовал их, как пешеход чувствует дрожание подземки под мостовой. Он сосредоточился. Рубашка взмокла от напряжения. Из-за колоссального волевого усилия начали ослабевать зрение и слух. Ну и ладно. Только бы установить контакт, а там уж он сможет расслабиться и медленно открыть зрительный и слуховой каналы.