НКВД. Война с неведомым - Александр Бушков Страница 11

В общем, у местных товарищей была для таких целей надежная,как танк, конспиративная квартира. И надежность ее заключалась в том, чтохозяином был не стукач какой-нибудь и не чья-то потайная любовница. Вовсе даженаоборот – ветеран. Заслуженный такой дедок, начинал буквально с самого начала,с семнадцатого, будучи уже в годах, на пенсию вышел в сорок шестом, а весьпромежуток ухитрился прослужить совершенно без арестов, выражений политическогонедоверия и тому подобных неприятностей. Учитывая, скольких наших сотрудниковподмели периодические оздоровления рядов, такого вот старичка нужно уважать…Больших чинов он не выслужил, особого иконостаса на свою богатырскую грудь неудостоился, как-никак, остался на свободе и на почетной пенсии, а это, скажу явам, многое компенсирует. У иных вся грудь была в бляхах, на петлицах ромбыдруг дружку теснят – и чем кончили? То-то…

Познакомили меня с ним, посидели, употребили. Меня заранеепредупредили, что у дедугана есть свои бзики и, когда он начнет возвеличиватьсвое боевое прошлое и своих коллег, а нас, нынешних, легонечко вышучивать, неследует ни обижаться, ни лезть в дискуссии. Зря предупреждали. Я и сампрекрасно знал за нашими седенькими ветеранами этот пунктик. Конфликт поколенийсвоего рода, понимаете ли. Отцы и дети, так сказать. Любили они при всякомудобном случае почирикать, что нам, молодым, с нашей техникой и организациейвсе достается очень уж легко. А у них, мол, были исключительно три «н»: ноги,нюх, наган… Я привык. При некотором навыке и опыте можно все это грамотносвести на нет…

В общем, у нас с ним общение наладилось. Болтали о том осем, а попозже, когда хорошо посидели и размякли, отчего-то зашел разговор овсякой чертовщине. И выяснилось, что никто из присутствующих ни с чемподобным сам не сталкивался – но почти все от кого-то заслуживающего довериячто-то такое слышали…

И разговор на эту тему затянулся настолько и приобрел такойнакал, что наш дедок, изрядно клюкнув, откровенно повелся. Начал смногозначительных оговорочек, а потом он, не выдержав, уже открытым текстомвыдал, что он нас, молодых, и тут обошел. Потому что сам видел в двадцатьвосьмом такое…

Привожу по памяти, как запомнилось. Его манера выражатьсяподзабылась, уж извините, но детали и смысл постараюсь передать точно, безвсякой отсебятины.

«Гнали мы по тайге есаула Калашина. В двадцать восьмом.Собственно говоря, был он такой же есаул, как и я, – по достовернейшимсведениям, выше вахмистра он не поднялся ни в царских казаках, ни у Семенова.Нравилось ему, видите ли, есаулом именоваться. Совсем другой коленкор, ежелиатаман – есаул. Ну, что-то в этом есть верное…

Вражина был тот еще. Умный, хитрый, осторожный. С тех самыхпор, как семеновцев вышибли за границу, лазил из-за кордона по пять раз в год.С небольшой, хваткой бандочкой. Очень он был зол на Советскую власть, потомучто потерял много. Много… Батька его имел и табуны, и торговлю с Китаем, ихар-рошие кубышки были прикопаны. За все за это батьку в свое время к стенке ипоставили, что Калашину ангельской кротости не добавило…

Шесть лет не могли мы повязать эту паскуду. Шестерокперешлепали и взяли немеренно, и пару-другую, как бы это выразиться, атаманскихштабистов, вот только сам ни в одну ловушку ни разу не влез, и своих к немувнедрить не удавалось. С Лубковым было попроще… слышали про Лубкова? То-то.Удалось втиснуть к нему надежного человека, и угостил он Лубкова из маузера,ради исторической точности – в спину, ну, да с бандитом все средства хороши…

Отдельные элементы, не изжившие поповские предрассудки,украдкой болтали, что этот самозваный есаул душу продал черту. В промен нанеуловимость и удачу. И особенно эти шепотки распространились, когда с нимиз-за кордона стала приходить какая-то баба. По-научному, любовница, апо-простому, по-мужицки – евонная блядь. О ней у нас были некоторые сведения,без точного описания внешности. Говорили, тоже казачка, из харбинских.И еще говорили, что она-то и есть колдовка, по-городскому – ведьма. Чтоякобы она Калашина с самим сатаной и свела, а дальше понятно – договор сподписью кровушкой и все прочее…

Красивая, молодая. Но – с-сука! Распоследняя сучня. Зверствовалане хуже мужиков. Причем, когда лютовала, мужиков не трогала, ей было вособенное удовольствие примучить девку. Бывало, они сельских комсомолокзахватывали, учительницу, один раз к ним попала инструкторша из райкома… Какимимы их потом находили – это, милая моя молодая смена, разговор не для застольяплотно покушавших людей. Скажу только, что видывал я в жизни многое, а такого…Мстила, ага. Кого-то мы у нее прислонили к стеночке, близкую родню, и не одногочеловека. И она, изволите видеть, клятву давала о зверском мщении, чуть ли нена сабле и при большом стечении белоказачни. Атаманша, бля…

Ясно было, что баба отчаянная. Точно было известно, чтоваляет ее один Калашин, а остальные не смеют и облизнуться – убьет. Вот этойдетали я лично верю вполне: такая убьет и не поморщится…

И однажды, хорошие мои, нам их укрытку сдали! Неважно, кто,почему и по каким мотивам. Сами знаете, сколько людей – столько и мотивов. Делоне в мотивах, а в результате…

Мы двинули в тайгу несколькими группами. И натакаласьна ту избушку как раз наша. Пятеро нас было, было нас немало… Так в песнепоется. Был у меня товарищ в транспортной чека на Украине, Еся Ляндрус, вот онэту песенку и пел постоянно. Одним словом, получилось по песенке. Пятеро насбыло, было нас немало…

А их – всего трое, ага! В точности как нас и предупреждали.Калашин, эта его Любка и один китаеза, он у Калашина был и за адъютанта, и запалача, и особенно за охранника.

На рассвете мы избушку тихонечко обложили. Китаеза для насособенного интереса не представлял, и потому его сразу шлепнули, как толькопонеслось, чтобы проще было работать. А есаула самозваного и Любочку скрутилитепленькими и абсолютно невредимыми. Обыскали, связали, на пол в избушкеположили, нагляделись вдоволь, и были мы, ребята, сами понимаете, на седьмомнебе – который год все ловили эту гниду, а довелось повязать именно нам. Делодаже не в том, что за него, за живого серьезно обещали Красное Знамя всемучастникам захвата. Тут уж дело в гоноре и принципе, что вам объяснять…

Калашин сам по себе был – ничего особенного. Ну, кряжистый,ну, бородатый, как цыган, ну, когда на свободе и при власти, выглядел орлом исоколом… Ну и что, мало ли таких?

А вот его Любка… Ребята, ну это была баба… Это надо видеть.Казачка, точно. Волосы – вот досюда. Глаза – во! Грудяшки гимнастерочкураспирали. Чего ни коснись – все у нее на «во»: фигура, грудь, жопа, мордаха…

Командиром у нас был товарищ Дубов. Надежнейший товарищ, избалтийских. Не с «Авроры», это стопроцентно, но с какого-то кораблика лишьсамую малость пониже революционным рангом. Почти такого же заслуженного.Правильный был человек. Беспощадный к врагам и готовый душу отдать за братьевпо классу.

Все мы на нее смотрели, ощущая, что зубы ноют, а первому этаидея пришла в голову товарищу Дубову. Посмотрел он, как связанный есаул зубкамипоскрипывает, и сказал что-то вроде: