Пираты-призраки - Уильям Хоуп Ходжсон Страница 10

Стаббинс настаивал на том, что ссылки на ветер не выдерживают никакой критики. Ветра не было совсем, говорил он, и остальные матросы поддакивали ему.

– Послушай, – сказал я Стаббинсу, – я не во всем разобрался, но все же считаю, что рассказ Тома – это правда.

– О чем ты говоришь? – спросил Стаббинс недоверчиво. – Ветра-то совсем не было!

– А как насчет шишки у него на лбу? – спросил я в свою очередь. – Как ты объясняешь ее появление?

– Наверное, он ударился головой, когда поскользнулся, – ответил он.

– Похоже на правду, – согласился с ним старый Джаскетт, который сидел, покуривая на морском сундучке, неподалеку.

– Чушь. Все было совсем не так! – зло огрызнулся Том. – Я не спал, и этот чертов парус на самом деле стукнул меня.

– Только не надо грубить старшим, паренек! – предупредил его Джаскетт.

Я снова вступил в Спор.

– Обрати внимание еще на одну деталь, Стаббинс. Сезень, на котором повис Том был с кормовой стороны рея. Выглядит так, как будто парус перекинул его через рей. Если ветра хватило для сезня, мне кажется, его хватило бы и для паруса.

– Парус висел ниже рея или повис на нем? – спросил Стаббинс.

– Повис на рее, в том-то и дело. Более того, нижний край паруса перехлестнулся через рей на кормовую сторону.

Стаббинс явно удивился, услышав это, но прежде, чем он был готов выступить с новым возражением, слово взял Пламмер. Он спросил:

– А кто это видел?

Я ответил довольно резко:

– Я видел. И Вильямс. И еще, если уж на то пошло, второй помощник.

Пламмер молча закурил. Но Стаббинс завелся снова.

– Я считаю, что Том схватился за нижний край паруса и перетянул его через рей за собой, когда свалился.

– Нет! – оборвал его Том. – Сезень был под парусом, я даже не видел его. У меня не было времени схватиться за край, он быстро надулся и ударил меня в лицо.

– Тогда как же ты успел схватиться за сезень? – спросил Пламмер.

– Да не хватался он за него, – ответил я вместо Тома. – Сезень захлестнулся вокруг его запястья, и Том повис; в таком положении мы его и нашли.

– Ты хочешь сказать, что он не хватаются за сезень? – переспросил Квойн, попыхивая трубкой.

– Вот именно, – сказал я. – Если тебя сбило с ног и ты потерял сознание, как же ты схватишься за канат?

– Ты прав, – согласился со мной Джок. – Здесь ты совершенно прав, Джессоп.

– И все равно что-то здесь не так, – сказал Квойн.

Я продолжил, не обращая на него внимания:

– Во всяком случае, когда мы с Вильямсом нашли его. Том висел под реем, а сезень захлестнулся петлей в два кольца вокруг его запястья. Кроме этого, как я уже говорил, нижний край паруса перекинулся через рей в сторону кормы и под весом Тома удерживался в таком положении.

– Чертовщина какая-то, – сказал Стаббинс озадаченно. – Ничего не понятно.

Я взглянул на Вильямса, давая ему понять, что пришло время обо всем рассказать парням, но он покачал головой, и после секундного размышления я тоже пришел к выводу, что от этого, пожалуй, толку будет не много. У нас не было четкого объяснения тому, что произошло, и наши полуфакты-полудогадки лишь еще больше бы все запутали; единственно верным для нас в той ситуации было ждать и наблюдать. Если б у нас имелись хоть какие-то доказательства, тогда бы имело смысл рассказать все, что мы знаем, не рискуя сделать из себя всеобщее посмешище, а так... Я очнулся от своих мыслей.

Стаббинс все не унимался – теперь он обсуждал эту историю с одним из матросов. – Послушай, если нет ветра или почти нет, то такое невозможно; хотя черт его знает... Матрос сказал что-то в ответ, я не расслышал. Стаббинс продолжал:

– Я ни черта не понимаю. Голова идет кругом. Все очень похоже на сказку.

– Посмотри на его запястье! – сказал я.

Том вытянул правую руку, выставляя на всеобщее обозрение. Она заметно распухла в том месте, где ее перетянуло сезНем. – Вижу, – признал Стаббинс. – Что есть, то есть, только это ни о чем не говорит.

Я не ответил ему. Стаббинс был прав – это никому и ничего не говорило. И я больше не ввязывался в спор. А вам я рассказываю все это лишь для того, чтобы обрисовать, насколько живо было воспринято членами экипажа происшествие. Однако через какое-то время новые заботы отвлекли наше внимание; как я уже говорил, поцеловали иные события.

Последующие три дня прошли без каких-либо происшествий; а затем, на четвертый день, произошло нечто поистине мрачное и загадочное. Однако обстоятельства дела были настолько неосязаемыми, неуловимыми, как, надо отметить, и вся трагедия в целом, что только те, кто уже соприкоснулись вплотную с обступившим нас ужасом, могли до конца осознать его глубину и неотвратимость. Матросы в своем большинстве повели разговоры о том, что наш корабль невезучий и, как это часто происходит в подобных обстоятельствах, начались поиски библейского Ионы – козла отпущения. Но с другой стороны, я все же не возьмусь утверждать, будто никто из матросов не ощутил ничего пугающего, ужасного в случившемся; я уверен, что некоторые начали все понимать, и, думаю, Стаббинс в их числе, хотя сомневаюсь, что он в тот момент осознал хотя бы на четверть реальную опасность, скрывавшуюся за чередой тех странных событий, которые не давали нам спокойно спать по ночам. Однако он почему-то не ощутил присутствия опасности лично для себя, тогда как мне она была уже видна достаточно ясно. Полагаю, Стаббинсу недоставало воображения, чтобы из отдельных деталей сложить общую картину, проследить естественную связь событий и их развитие. С другой стороны, мне не следует забывать, что, конечно, он не имел представления о двух предыдущих происшествиях. Если 6 он знал о них, его позиция, быть может, совпадала бы с моей. До этого он был непробиваем, как это с некоторыми случается, – даже в случае с Томом и фор-бом-брамселем. Однако на этот раз, после того, о чем я собираюсь сейчас рассказать, он, похоже, немного проник созданием в тьму окружающей, нас бездны и увидел возможную угрозу.

Я хорошо помню четвертую ночь. Она была тихой, звездной и безлунной; по крайне мере, такой она мне запомнилась; в любом случае луна могла быть не больше тоненького полумесяца, поскольку по времени наступило новолуние.

Ветер немного усилился, но дул ровно без резких порывов. Мы скользили по морской глади, делая примерно шесть-семь узлов. Шла середина нашей вахты; поскрипывали реи и шумели наполняемые ветром паруса. На главной палубе нас было только двое – Вильямс и я. Он курил, облокотившись на перила с наветренного борта; я прохаживаются взад-вперед между ним и люком носового трюма. Стаббинс, как впередсмотрящий, находился на носу. Прошло несколько минут, как рында прозвучала два раза, и я молил бога, чтобы поскорее пробили восемь склянок и нас бы сменили. Вдруг где-то над головой раздался короткий резкий звук, похожий на винтовочный выстрел. Сразу за ним последовал треск парусины и хлопанье паруса, бьющегося на ветру.