Восставший из ада. Ночной народ - Клайв Баркер Страница 10

Он был слишком высокомерен в своем разговоре с Орденом Разреза, теперь Фрэнк это понял; но в мире и вне его, повсюду существовали силы, которые только поощряли подобное высокомерие, так как пользовались им. Само по себе оно бы не погубило его. Нет, настоящей ошибкой Фрэнка была наивная вера в то, что его понимание наслаждения значительно пересекается с воззрениями сенобитов.

Как оказалось, они даровали лишь неисчислимые страдания. Сначала его чувства обострили до предела так, что Фрэнк почти сошел с ума, а потом провели сквозь такие испытания, при воспоминании о которых нервы до сих пор дрожали в конвульсиях. Это они называли удовольствием, и вполне возможно, говорили всерьез. А может, и нет. С их разумом было невозможно понять наверняка; они были безнадежно, безупречно двусмысленны. Сенобиты не признавали никаких принципов вознаграждения и наказания, которыми бы Фрэнк мог дать себе хоть какую-то передышку от пыток, их не трогали призывы к состраданию. За те недели и месяцы, что прошли с тех пор, как Фрэнк решил головоломку Лемаршана, он перепробовал все.

По эту сторону Раскола не существовало жалости; были лишь рыдания и смех. Иногда слезы радости (из-за часа без страха, из-за передышки длиной в один вздох), смех, парадоксально вырывающийся при виде нового ужаса, сконструированного Инженером ради умножения горя.

В мучениях появилось еще больше изысканности, ибо пытки изобретал разум, разбирающийся в тонкостях страдания и его природе. Пленникам разрешили смотреть в мир, где они некогда обитали. Из тех мест, где они отдыхали, – когда не проходили испытание очередным наслаждением – можно было увидеть комнаты, в которых они раскрыли тайну Конфигурации. В случае Фрэнка это оказалась спальня на верхнем этаже дома номер пятьдесят пять по Лодовико-стрит.

Почти весь год там царил мрак: никто не заходил внутрь. А потом появились они: Рори и милая Джулия. И тогда вновь ожила надежда…

Есть способ сбежать, шептала она; лазейки в системе, которые позволят достаточно гибкому и коварному разуму проникнуть туда, откуда он пришел. И если пленник устроит побег, иерофанты просто не смогут последовать за ним. Их надо было призвать через Раскол. Без приглашения они больше походили на псов у дверей, скреблись, скреблись, но внутрь зайти не могли. А потому, если бы заключенный выбрался из своей клетки, его свобода стала бы окончательной и безусловной, он бы расторг брак, который по ошибке заключил. Риск того стоил. Да и не было никакого риска. Какое наказание могло оказаться хуже мысли о боли без надежды на освобождение?

Фрэнку повезло. Некоторые пленники ушли из мира, не оставив после себя материала, из которого, при соответствующем стечении обстоятельств, могли бы возродиться их тела. Но не Фрэнк. Если не считать криков, то последним его действием на Земле была эякуляция. Мертвая сперма на полу стала пусть жалким, но достаточным средоточием его сути. Когда любезный братец Рори (милый недотепистый Рори) не удержал долото, от его боли выиграло нечто, оставшееся от Фрэнка. Он зацепился за мир одним пальцем и мельком увидел ту силу, которая позволила бы ему вновь обрести безопасность. Теперь все зависело от Джулии.

Иногда, страдая в стене, он думал, что женщина из страха покинет его. Или найдет видению рациональное объяснение, решит, что ей все приснилось. Тогда ему конец. У Фрэнка не было сил явиться ей вновь.

Но он заметил признаки, дававшие надежду. Например, два или три раза она возвращалась в комнату и просто стояла в темноте, смотря на стену. Во второй даже что-то пробормотала, хотя до него долетели лишь обрывки слов. Среди них было «здесь». А еще «жди» и «скоро». Достаточно, чтобы не отчаиваться.

Был и еще один повод для оптимизма. Джулия была потеряна, разве нет? Он все видел по ее лицу, когда – за день до того, как Рори порезался, – она вместе с его братом зашла в комнату. Он заметил ее взгляд, момент, когда выдержка дала трещину, а печаль и разочарование, которые она чувствовала, стали явными.

Да, она была потеряна. Замужем за человеком, которого не любила, не способная отыскать путь на свободу.

Но вот же он, прямо здесь. Они могли спасти друг друга, как и должны, если верить поэтам, любовники, созданные друг для друга. Фрэнк был тайной, тьмой, он был всем, о чем она только мечтала. И если только Джулия освободит его, Фрэнк станет служить ей – о да! – пока ее наслаждение не достигнет предела, который, как и все пределы, был местом, где сильные становятся сильнее, а слабые гибнут.

Там наслаждение было болью и наоборот. И Фрэнк прекрасно это знал, чувствуя себя в таком состоянии как дома.