Пропавшая - Майкл Роботэм Страница 95

Четыре часа назад был выписан ордер на арест Алексея, но это ни к чему не привело. Его судно покинуло гавань Челси в полночь пятницы, всего через час после нашей встречи. Шкипер сказал, что направляется в док Моуди на южном берегу Хэмбла [118], но к полудню субботы яхта там так и не показалась.

Береговая охрана и спасательные службы были поставлены в известность, и всем судам в пределах пятисот морских миль было предписано сообщать любую информацию о яхте. Описание судна также рассылается в гавани Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Португалии и Испании.

Я не ожидал, что Алексей сбежит. Я до сих представляю себе, как он является в полицейский участок в сопровождении команды адвокатов, самодовольный и готовый к схватке. Он знает, что против него нет ничего, кроме косвенных улик. Никто не может подтвердить, что он был на месте преступления. Если Кирстен умрет, я даже не сумею доказать, что он заплатил первый выкуп.

Конечно, в мои обязанности не входит ничего доказывать, как мне твердит Кэмпбелл, мечась по больнице в своем пальто из серого твида. Каждый раз, когда наши взгляды пересекаются, он отводит глаза. Он был прав, а я совершил огромную ошибку. Несмотря на всю идиотскую суматоху последних недель, факты остались незыблемыми: Микки умерла три года назад, и убил ее Говард Уэйвелл.

Рентген показал только ушибы ребер, а порез на шее не требует наложения швов, так что я в порядке. Кирстен находится наверху под охраной. Ее имени не знают даже врачи, которые отправили ее в палату интенсивной терапии.

Утром в понедельник Эдди Баррет и Грач потребуют, чтобы Говарда Уэйвелла освободили. Они заявят, что Микки была похищена с целью получения выкупа и убита похитителями. Кадры с камер слежения на «Лестер-сквер» могут изображать кого угодно. Полотенце, найденное на кладбище Ист-Финчли, было специально подброшено, чтобы обвинить Говарда в убийстве, которого он не совершал.

Эту версию гораздо легче доказать, чем правду. Все дело против Говарда изначально основывалось на косвенных уликах. Нам приходилось выкладывать доказательства перед присяжными по листочку, чтобы продемонстрировать существующую между ними связь. Теперь это больше похоже на карточный домик.

Дело Говарда будет пересмотрено, и у нас есть единственная надежда оставить его за решеткой – заставить присяжных поверить Кирстен. Но адвокаты толпой ринутся чернить ее облик: сознавшаяся похитительница, вымогательница и управляющая эскорт-агентством.

Я ошибался насчет Говарда, ошибался насчет Микки, ошибался почти во всем. Убийца ребенка выйдет на свободу. И я несу за это ответственность.

Когда полицейский убивает человека, начинаются неприятности. Еще больше неприятностей возникает, когда человека убивает бывший полицейский. Комиссия по жалобам проведет расследование. Меня ждут анализы на наркотики и психиатрическое обследование. Я знаю о морфине недостаточно, чтобы сказать, остались ли его следы у меня в крови. Если результаты окажутся положительными, я здорово вляпаюсь.

Человека, которого я убил, не опознали. Он приехал на угнанном мотоцикле, у него не было документов. Пломбы на зубах были поставлены где-то в Восточной Европе, а автоматический пистолет украден из полицейского участка в Белфасте четыре года назад. Его единственной приметой оказался серебряный крестик на шее, украшенный самоцветом – фиолетовым чароитом, редким видом силиката, добываемым только в Восточной Сибири. Возможно, Интерполу повезет больше.

Часы посещений закончились, но медсестра меня пропускает. Хотя Али все еще распластана на спине и смотрит в зеркало над головой, я получаю более теплую улыбку, чем заслуживаю. Она поворачивает голову совсем немножко, превозмогая боль в шее.

– Я принес тебе шоколада, – говорю я.

– Вы хотите, чтобы я растолстела.

– Ты не была толстой с тех пор, как сидела на руках у матери.

Ей больно смеяться.

– Как дела? – спрашиваю я.

– Ничего. Сегодня у меня затекли ноги.

– Хороший знак. Когда пойдем на танцы?

– Вы ведь не любите танцевать.

– С тобой я станцую.

Это звучит слишком сентиментально, и я жалею, что сказал такое. Но Али, кажется, оценила мои чувства.

Она объясняет мне, что еще три месяца должна будет носить жесткий корсет, а потом еще три месяца – эластичную повязку до самых подмышек.

– Если мне повезет, я уже тогда смогу ходить.

Я ненавижу выражение «если мне повезет». Это не уверенное утверждение, а слова упования, которые произносят, скрестив пальцы. Разве Али до сих пор везло?

Вытащив из бумажного пакета бутылку виски, я покачиваю ею перед глазами Али. Девушка улыбается. Потом, словно кролики из шляпы, из пакета показываются два стаканчика.

Я наливаю ей немного виски и развожу его водой из-под крана.