Я все помню - Уэнди Уокер Страница 9

Об изнасиловании Дженни рассказали в больнице, сначала психолог, потом психиатр. Диспансерного наблюдения специалисты по душевным расстройствам за ней практически не вели. Ни лечения, ни советов, лишь рутинные дежурные проверки. Врачи, конечно же, их рекомендовали, но и Шарлотта, и Том были против. Шарлотта не понимала, какой прок говорить об изнасиловании, если они приложили столько усилий для того, чтобы о нем забыть? Том же, с самого начала не считавший, что все приоритеты должны быть отданы лечению, рассматривал подобные процедуры чем-то вроде возможности не искать преступника, то есть не делать того, что должно быть сделано.

Встретившись в самом начале учебного года, врачи и Крамеры пришли к выводу, что лечение было на редкость успешным. Дженни и в самом деле ничего не помнила об изнасиловании. Она вновь стала нормально есть и спать. Родители очень надеялись, что дочь с головой окунется в водоворот приготовлений к получению высшего образования, столь характерный для последнего класса, – к прохождению стандартизованных тестов для поступления в колледж, к занятиям в рамках учебной программы подготовки к поступлению в университет, к волонтерской работе и занятиям спортом. У девушки не было ни симптомов ПТСР, ни рецидивов болезни, ни кошмаров, она не боялась оставаться одна и вполне адекватно реагировала на прикосновение других людей. Лечение в случае с Дженни считалось настолько успешным, что ее карту запросила даже одна женщина, военный врач из Норвича, занимавшаяся проблемой лечения психических расстройств в полевых условиях.

Беспокоило только одно – странный шрам на спине, оставшийся после пореза.

Как дела в школе?

Этот вопрос Шарлотта Крамер задала Дженни одним зимним вечером восемь месяцев спустя после изнасилования. За ним последовала неловкая тишина, что случалось каждый раз, когда за ужином они оставались втроем. В тот понедельник, как и в другие зимние вечера, Лукас ушел на хоккейную тренировку. Он показывал себя прирожденным спортсменом, и мать записала его сразу в три секции, являвшиеся для пригородов Коннектикута чем-то вроде святой троицы – осенью он ходил на футбол, зимой на хоккей, весной на лакросс. В результате Шарлотта, Том и Дженни оставались одни, причем находиться в такой компании после случившейся беды им было непросто. Без юношеских рассказов Лукаса о состоянии школьного мужского туалета, о его выдающихся спортивных достижениях и о том, что его другу нравится некая девочка, во главе стола Крамеров неизменно восседала тишина, заполонившая собой все уголки их дома.

Потом Дженни вспоминала, что на ужин подали ее любимые блюда – жареного цыпленка, картофель с розмарином и французскую стручковую фасоль. Но аппетита не было, этот факт она тщательно скрывала и от отца, и от матери. Девушка поковырялась вилкой в тарелке и ответила:

Отлично!

Отец бросил на нее взгляд. Я совершенно уверен, что сам Том ничего не замечал, но Дженни говорила, что после возвращения с Блок-Айленда он делал это постоянно. Ей казалось, что в поисках улик он внимательно изучает ее мимику. Она стала контролировать выражение лица, зная, что каждый раз оно повлечет за собой определенный вывод. Что это за незаметная улыбка, притаившаяся в уголке рта? Может, сегодня произошло что-то хорошее? Вот у Дженни чуть дернулось веко, что бы это значило? Она гримасничает? Неужели их вопросы ее раздражают, как любого другого подростка, который сидит за столом с родителями? Но главное, нет ли в лице девушки чего-нибудь такого, что свидетельствовало бы о тревоге, от которой она так и не смогла избавиться? Дженни научилась очень хорошо скрывать свои чувства.

Она подняла глаза, чтобы подарить отцу то, чего он так хотел, – милую улыбку. В ответ он ей тоже улыбнулся, и Дженни, когда он это сделал, увидела беспокойство, поселившееся в его глазах с той ночи в лесу. И тут же подумала, обращает ли он внимание на ее собственную тревогу. Если так, то они оба улыбались друг другу, делая вид, что ничего не замечают.

Но Дженни не знала, что отец не изучал ее лицо. Да, он смотрел на нее, но только чтобы не подать виду, что от его внимания опять не ускользнуло, как она трет рукой небольшой шрам на спине, в том месте, где насильник пометил ее, будто трофей.

Мать продолжила начатый разговор:

Я сегодня видела у Таггерта премилое платье! Может, сходим в субботу и посмотрим его? Если, конечно, ты не собираешься куда-то идти с очередной подругой. Ты что-нибудь планируешь на этот день, милая?

Дженни полагала, и, на мой взгляд, совершенно справедливо, что мать прекрасно справилась со свалившимся на них несчастьем. Хотя незначительное повышение голоса в такие моменты, как этот, с головой выдавало ее досаду, вызванную нервозной обстановкой, которую создавали Дженни и Том, она вела точно такую же насыщенную жизнь, как раньше, оставаясь неунывающей и общительной. Занятия йогой, ланчи, волонтерская работа в школе. Она никогда не замечала, что Дженни потирает шрам, и даже когда этот вопрос стал обсуждаться в открытую, утверждала, что никогда не обращала внимания на эту особенность поведения дочери.

Сама Дженни тоже не отдавала себе отчета в происходящем, хотя Вайолет несколько раз ее об этом спрашивала. В ее случае это было сродни детской привычке грызть ногти или сосать палец. Что-то в подсознании посылало ей сигнал протянуть руку к тому месту на спине, где насильник оставил ей шрам. В моих глазах это стало первым признаком того, что лечение было далеко не таким успешным, как полагали врачи.

История о том, что в тот вечер произошло в лесу за домом, была тщательно продумана и подавалась надлежащим образом, но главы, посвященной шраму, в ней попросту не было. Все знали, что Дженни изнасиловали. Но никто не ведал, ни каким образом, ни как долго над ней издевались. Потеря памяти объяснялась шоком и эмоциональной травмой. Эту версию рассказывала Шарлотта. Том, будучи мужчиной, удовлетворялся тем, что вообще никому ничего не говорил, а Дженни рассказывать и вовсе было нечего, за исключением того, что она прошла курс лечения, в результате которого частично утратила память. Она неизменно прилагала массу усилий для того, чтобы держать все в себе.

История была продумана скрупулезно, но так же аккуратно в естестве Джейн нашел пристанище монстр другого рода, укравший все хорошее и поселивший в душе девушки тревогу, вскоре ставшую острой и мучительной.

Что ты сказала, милая?

Мать хотела съездить в магазин купить хорошее платье. Отец бросил на нее сердитый взгляд. О той ночи никто не произнес ни слова, но у Дженни, по ее словам, сложилось впечатление, что те события сквозят в каждом вздохе, вырывавшемся из груди родителей. Отец, как она знала, сожалел о том, что с ней сделали врачи, лишив воспоминаний. Он жаждал мести, правосудия, его не устраивало проведенное расследование, результаты которого, как показало время, были ничтожными. Но мать никогда не оглядывалась назад. Если использовать аналогию, к которой я уже прибегал ранее, дом был отстроен – и на этом точка. Выбирая между напряжением, царившим в его стенах, и воспоминаниями Дженни о той ночи, Шарлотта с радостью определилась в пользу первого варианта.