Алый, как кровь - Салла Симукка Страница 9

Она не желала думать о вчерашнем. Желала думать о сегодняшнем дне. Ее дне.

Мама и тетя трещали о том, насколько важно для женщины иметь собственные «дни самобалования». Самобалование – это синоним шопинга, шоколада, ванной с пенкой, женского журнала и покраски ногтей. Белоснежку от всего этого трясло. Для нее такой день – не самобалование, а утомительное притворство.

Ее собственный день самобалования – это комиксы, «Салмяки» [14], активный спорт, вегетарианский карри, но прежде всего одиночество. Мама всегда удивлялась, как Белоснежка может так прекрасно себя чувствовать в одиночестве. Ей не становится скучно? Белоснежке было лень объяснять, что она скорее заскучает в обществе, слушая разговоры о пустяках. Лучше быть одной, чем в плохой компании. Когда ты одна, можно быть полностью самой собой. Свобода. Никто ничего не требует. Никто не говорит, когда хочется тишины. Никто не прикасается, когда хочется неприкосновенности.

Белоснежка обожала ходить на выставки. Она выделяла на это много часов: закачивала в телефон музыку – чаще всего «Массив Аттак» – и шла без предрассудков, без предварительного поиска информации о художнике или теме выставки. Оплатив билет, входила в первый выставочный зал, уставившись в пол, надевала наушники, ставила музыку и закрывала глаза. Отпускала мысли и заполняла голову музыкой. Сосредотачивалась на спокойном ровном дыхании и снижала пульс до уровня отдыха. После того, как ей удавалось отключиться от окружающей ее будничной действительности, она открывала глаза и «впитывалась» в первую картину.

На выставках Белоснежка теряла чувство времени. Картины, цвета, ощущение движения на холсте, бумаге или фотографии, глубина, неровность поверхности и текстуры погружали ее в глубину какого-то мира, который она полностью не чувствовала и не понимала; но тем не менее, это был ее мир. Это были ее озера, леса, пейзажи ее души. Искусство говорило с ней на языке, который соединялся с музыкой и создавал тропинки к свету или тьме. И было без разницы, что показывали картины, и показывали ли они вообще что-то. Важно было только ощущение.

Белоснежка редко уходила с выставки, не получив от нее ничего. Иногда такое случалось, но причиной тому были сторонние факторы: голод, усталость или стресс. Или шумящие вокруг посетители, голоса которых не получалось полностью заглушить музыкой. Некоторые выставки были как вихри, с которых она уходила с тяжелым дыханием и водянистыми ногами. Воспоминания о некоторых долго потом согревали. Некоторые оставались звенеть в голове. Цвета перед глазами рисовали во сне новые глубины. Она уже не была такой же, как до выставки.

Однако сегодня новых экспозиций не было. Белоснежка уже побывала в художественном музее Тампере, музее Сары Хильден и выставочном зале ТР-1. Она обычно ходила туда после открытия, но не в первую неделю. Тогда, когда самые страстные поклонники уже исчезали, а опоздавшие еще не успевали.

Солнце заставило сиять узоры на окне. Белоснежка подумала, не пробежаться ли ей перед завтраком. Она посмотрела на термометр, который показывал минус двадцать пять градусов мороза. Нет, спасибо. Для легких это слишком.

Внезапно зазвонил мобильный телефон. Белоснежка взяла его в руку. Номер был ей не знаком.

Не отвечай на незнакомые номера. Никогда. Раньше это было ее принципом, но не сейчас, когда она живет одна.

– Белоснежка Андерссон, – сказала она официальным голосом.

– Привет, это Элиза.

Что? Зачем Элиза ей звонит?

– Туукка рассказал, что ты все знаешь, – быстро продолжила девушка.

Белоснежка вздохнула. Наверное, ей сейчас придется уверять Элизу, что она никому ничего не расскажет, если ее не спросят.

– Я не знала, кому еще позвонить. Мальчики не хотят об этом говорить. Я разбита. Ты должна прийти сюда. Я не могу одна. Мне страшно. Помоги мне.

– Я не… – начала Белоснежка, но не успела продолжить, потому что Элиза заплакала.

Белоснежка уставилась на узоры на стекле. А что если она просто нажмет красную кнопку сброса на трубке? И отключит телефон? Не вмешивайся. Не встревай. Заботься только о себе. Почему ей так сложно сейчас действовать по этим принципам? Наверное, потому что Элиза плачет. Наверное, потому, что никто раньше никогда не просил у нее помощи столь прямолинейно.

– Окей, я буду, – услышала она свой голос.

Вот тебе и день самобалования.

Элиза жила в Пююникки, на улице Паломяентие. В самом дорогом районе города. Белоснежка чувствовала себя не в своей тарелке в потертом пальто около крыльца. Огромный дом, окруженный каменным забором. С другой стороны – склон Пююникинринне с его дорожками для пробежек. Сам дом огромных размеров, светлый и роскошный. Белоснежка всегда думала, что в таких домах живут, по крайней мере, две семьи, но не в этом случае. Нигде не было написано имен. Жители этого дома не хотели, чтобы почтовые ящики выдавали своих хозяев.

Проверка по эсэмэске. Да, адрес правильный. По бокам от крыльца сидят два бронзовых льва. Каждый держит лапу на бронзовом шаре. Мы здесь охраняем.

Белоснежка нажала на звонок. Через секунду Элиза открыла дверь и заспешила вниз в каком-то розовом костюме, напоминающем детскую пижамку. На Белоснежке была старая, неаккуратная, поношенная одежда с блошиного рынка, но все-таки девушка не выглядела сбежавшей из психушки. Элиза открыла дверь и, прежде чем Белоснежка успела уклониться, бросилась обнимать ее.

– Как здорово, что ты пришла! Я не знала, как ты среагируешь, ведь мы почти не знаем друг друга, – защебетала Элиза.

Она благоухала розой. Дорогой запах. Сама Белоснежка не пользовалась парфюмом, но научила свой нос распознавать разные ароматы. Она хорошо в этом преуспела. Было время, когда узнавание по духам давало ей решающие пару дополнительных секунд, чтобы убежать.

– Joy Jean Patou, – сказала она и быстро освободилась от объятий.

По ее мнению, культура объятий была как продолжительная простуда, от которой нужно как можно скорее найти лекарство.

Элиза с удивлением посмотрела на Белоснежку.

– Я не знала, что ты разбираешься в духах. Мне их подарил на Рождество папа. Говорят, что это самый дорогой в мире парфюм.

– Ясно.

У Белоснежки не было никакого желания влезать в какую-то пустую болтовню о духах и подарках на рождество. Следует забыть о small talk. Она пришла, потому что Элиза была в панике и плакала. Если ее вытащили сюда, чтобы поболтать как с комнатной собачкой, она отправится той же дорогой обратно домой. Она еще успела бы на комбат.

Элиза скакала, как заводной розовый кролик. Она показала, что поняла только сейчас, какой сильный мороз сжал ее в кулак.

– Заходи, – сказала она.

Белоснежка выразила согласие кивком. Внутри дом был еще шикарнее, чем снаружи. Высокие потолки в комнатах, эркерные окна, светлые поверхности, мебель, которая стоила больше, чем Белоснежка платит в год за квартиру, много света морозного дня, который струился над поверхностями и полом, но не мог обнаружить ни пылинки. Упомянутая накануне Элизой уборщица прекрасно поработала за двойную плату.