Сон разума - Наль Подольский Страница 9

По пути адвокат подметил небольшую странность в поведении Горна. Обычная для него легкая рассеянность уступила место собранности, взгляд внимательно отслеживал обстановку на улице, а движения сделались экономными и пружинистыми. Горн скорее всего бессознательно привел свой организм, как биологическую машину, в состояние готовности к любым неожиданностям. Александр Петрович с огорчением думал, сколько же адреналина сейчас в крови у этого человека: вот так и случаются инфаркты.

За столом все четверо сначала избегали говорить о камнях и убийствах, но в конце концов, по извечным законам психологии, и то и другое проникло в их беседу. Однако об этом никто не жалел, настолько интересные вещи рассказывал доктор Косамби. Адвокат понимал по-английски с трудом, и Горну приходилось давать ему пояснения. Речь шла о воспитателях камней. Тайны этой редчайшей профессии передавались в семье от отца к старшему сыну, и за всю историю Индии было только два таких рода. Известны не только камни-стражи и камни-убийцы, они использовались и для других целей, как-то: защита от яда в пище и от укусов змей, поддержание мужской силы, остроты зрения и лечение некоторых болезней. Применялись помимо красных камней изумруды, сапфиры, топазы и бирюза. Отсюда, надо думать, и пошли многочисленные поверья, что такие-то камни оберегают от таких-то болезней — это уже фольклорная интерпретация. Случаи воспитания алмазов неизвестны, — возможно, они ему не поддавались. Любопытно, что сами воспитатели охранных камней не боялись и могли входить к ним ночью, — правда, при условии соблюдения предписанных ритуалов и постов.

Горн слушал индуса с таким напряженным вниманием, что забыл о еде, но продолжал вертеть в руках вилку, и вдруг, повинуясь игре его пальцев, массивная вилка из нержавеющей стали согнулась почти под прямым углом. Уловив недоуменный взгляд адвоката, а затем и двух остальных собеседников, Вадим Михайлович подверг вилку тщательному осмотру, не спеша ее разогнул и счел необходимым прокомментировать событие:

— Очень странно, студенческая забава… Я давно уж забыл, а вот руки вдруг сами вспомнили, ни с того ни с сего.

Так уж ни с того ни с сего, промелькнуло в мыслях у адвоката. Невзначай ввернув пару простодушных вопросов, он перевел разговор на отвлеченные проблемы индийской философии, чем вызвал некоторое неудовольствие Вадима Михайловича. Впрочем, с ужином уже было покончено и настала пора разъезжаться по домам.

Сперва Горн отвез доктора Косамби в гостиницу, затем доставил домой второго ученого и, распрощавшись с ним, повернулся к Александру Петровичу с решительным видом:

— Ну что, поехали?

Адвокат сразу понял, о чем идет речь, но ответил с некоторой осторожностью:

— Смотря что вы имеете в виду.

— Я имею в виду лабораторию, — жестко сказал профессор.

— Мне пора домой, — Александр Петрович тоже перешел на категоричные интонации, — день и так был тяжелый.

— Да вы что же, не понимаете! Завтра он попадет в хранилище — и все, больше мы ничего не узнаем! — С высоты своего роста Горн нависал над адвокатом и, как казалось последнему, излучал свирепость. — Если не поедете, обойдусь и без вас.

«Ну прямо боевой слон, — подумал Александр Петрович, — надо же, такой респектабельный ученый, а в душе, оказывается, головорез».

Адвокату пришлось сдаться — он вдруг испугался, что этот сумасшедший в лаборатории учинит нечто непотребное над камнем, в благополучии которого Александр Петрович был кровно заинтересован.

— Чего вы, собственно, добиваетесь, — ворчал адвокат, пристегивая ремень, — для моего подзащитного мы сделали все, что могли.

— Мне чихать на вашего подзащитного. По нему давно плачет веревка, это видно невооруженным глазом. Меня интересует исключительно рубин.

— Рубин, в конце концов, — мертвая вещь, кусок камня. Он вам ничего не расскажет.

— Не расскажет, так покажет, — пробормотал сквозь зубы профессор. — А что касается мертвой вещи, то вы не представляете, насколько современной науке не ясно, что — мертвое и что — живое.

— Это не важно, — адвокат не желал быть втянутым в отвлеченную дискуссию, — важно, что за месяц камень ничего особенного не показал.

— Вот, вот, я с ним провел столько времени, и вечерами, и ночью, — в голосе профессора звучала обида, — он на меня не реагирует.

Некоторое время он вел автомобиль молча, затем усмехнулся:

— Я бы мог безнаказанно ограбить сокровищницу Великих Моголов… Мне пришло в голову, может быть, вы… может, вам удастся его расшевелить.

— Что?! — Адвокат непроизвольно потянулся рукой к дверце машины.

— Я не собираюсь оставить вас с ним один на один, я знаю, на это вы не пойдете. Речь идет об исходном, инициирующем моменте. Если мы здесь имеем дело с каким-то процессом накачки от энергетических полей человека, достаточно будет короткого стартового контакта.

Машина остановилась.

— Если бы вы знали, как мне все это не нравится, — вздохнул Александр Петрович, открывая дверцу.

В вестибюле седовласая пожилая дама, сторож, пила чай в компании сухонького печального старичка. С привычкой профессора иногда работать в позднее время здесь все давно освоились, и его появление с адвокатом не вызвало ни малейшего удивления.

Пройдя в дальний конец темного коридора, они оказались в кабинете Горна. Тот сразу направился к сейфу, и раздалось глуховатое лязганье замка.

— Вот он. — Профессор протянул на ладони рубин Александру Петровичу.

Адвокат сделал шаг назад.

— Ну что же вы? Попрощайтесь с ним! Если вам и удастся еще когда-нибудь на него взглянуть, то уже только через стекло витрины.

— Я лучше умру, чем притронусь к этому камню.

— А вы ему, кажется, понравились… Выключите, пожалуйста, свет.

— Ни за что.

— Да бросьте вы это. — Профессор сам дотянулся до выключателя. — Видите, появилось слабенькое свечение… ну-ка, цып-цып-цып… а теперь стоп, — он снова включил люстру, — нужно устроиться поудобнее.

Он направился в свой любимый рабочий угол, положил рубин на стол и, секунду подумав, включил диктофон.

— А теперь погасите свет.

Адвокат не шелохнулся.

— Я же сказал, погасите свет, — повторил профессор ровным голосом, но так, что Александр Петрович уже не рискнул ослушаться. Профессор не сказал ему даже «спасибо», он просто забыл о его существовании.

— Эта запись сделана двадцать первого ноября в двадцать три часа ноль две минуты. — Профессор говорил в диктофон в размеренном лекторском ритме, от которого веяло скукой.

Александр Петрович, стоя в темном кабинете у двери, чувствовал себя совершенным идиотом. Он не вникал в занудную лекцию профессора, его вдруг захлестнула непонятная тоска, и когда ему показалось, что где-то рядом с профессором он видит красноватые вспышки, это не вызвало у него интереса, а ощущение тоски усилилось, и заныло в груди.