Последняя кантата - Филипп Делелис Страница 9

…Нужно, чтобы вы продолжали неустанно упражняться, потому что природа музыки требует упражнения и глубокого изучения всю жизнь…

Падре Мартини.

Письмо Моцарту, 18 декабря 1776 г.

Вена, 16 мая 1787 года

— Йозеф, Йозеф, где же ты, старая кляча? Ты принесешь нам наконец свое отвратительное пойло, которое осмеливаешься называть пуншем?

Моцарт ударил по бильярдному столу кием, который он держал в руках, что окончательно развеселило его друзей. В этот предвечерний час таверна «Серебряная змея» была, как всегда, полна завсегдатаями. Главный зал, уже готовый лопнуть, был весь прокурен австрийским табаком, единственным разрешенном во всей стране в целях защиты местного производства. Моцарт и его компания расположились в своем любимом заднем зале. Кроме Вольфганга, там были его двоюродный брат Хофер, виолончелист Орслер и два комедианта из театра пригородного района Леопольдштадт, которым руководил Маринелли.

Йозеф прибыл с подносом, который не обманул их ожиданий.

— Отойди, Вольфганг, сейчас мне играть! — крикнул Орслер.

— Ничего подобного! Моя очередь! — возразил Моцарт.

— Вы шутники! — воскликнул Хофер. — Если уж кому-то играть, так это мне!

Все пятеро расхохотались и, схватив кружки, которые только что принес Йозеф, провозгласили тост за собственное здоровье. Моцарт, быстренько отставив свою кружку, торопливо бросился к бильярдному столу, чем вызвал негодующие возгласы своих компаньонов.

— Ах, ах! Вам только лучше, ослы вы вьючные! Да что вам за дело?! Я промазал белым шаром!

— Господин Моцарт, вас там спрашивает какой-то молодой человек, — вмешался в спор трактирщик.

— Скажи ему, что я занят, сочиняю некое главное произведение, которое с нетерпением ждет мир, и меня нельзя тревожить. Правильно, друзья?

Возгласы одобрения, вызванные его словами, не смутили трактирщика.

— Я уже попытался отговорить его, но он настаивает, заявляет, что рекомендован какими-то важными господами.

— Ладно, приведи его сюда, этого надоеду, раз уж он так настаивает! — с хохотом сказал Моцарт, снова беря кружку с пуншем.

Немного погодя трактирщик вернулся вместе с молодым человеком в узком сюртучке. В руках тот держал цилиндр и, перебирая пальцами, крутил его. У него было круглое лицо с грубыми чертами, беспорядочно вьющиеся волосы и явная склонность к полноте.

Не глядя на него, прицеливаясь, чтобы нанести новый удар по бильярдному шару, Моцарт бросил ему:

— Итак, мне доложили, сударь, что вы желали видеть меня?

— Да, если вы и правда Амадей Моцарт.

— Это именно так, и надеюсь, что вы в этом не сомневаетесь. Как мне сказали, у вас солидные рекомендации. Кто же мог взять на себя этот труд?

— Здесь у меня два письма, одно от графа фон Вальдштайна, камергера князя-архиепископа Кёльна, а второе от курфюста Макса Франца.

— О, должно быть, вы уважаемая личность, если удостоились внимания таких господ! — восторженно воскликнул Моцарт, на этот раз посмотрев незнакомцу в глаза. — Как ваше имя?

— Мое имя — Людвиг ван Бетховен, я второй органист у князя-архиепископа Кёльна.

— Вы кажетесь мне слишком юным для такой должности, — пробурчал Моцарт, хотя сам лишь недавно шагнул в четвертый десяток.

— Мне шестнадцать лет, сударь. В конце года будет семнадцать, — счел нужным уточнить юноша.

— Ну так, господин Бетховен, что привело вас в прекрасный город Вену?

— Вы, сударь.

— Чудесно! Чудесно! — одобрил Моцарт, широко улыбаясь. — Я уже говорил себе, что в один прекрасный день стану монументом! Вы не выпьете со мной по кружке пунша?