Тайна «Libri di Luca» - Миккель Биркегор Страница 9

Стоило псалму стихнуть, как Йон одним из первых в зале поднялся со своего места.

Выходя на улицу, люди стали собираться небольшими группами. Йон старался держаться возле Иверсена — единственного, кого он знал из присутствующих. Вскоре к ним присоединились еще несколько человек; все благодарили Иверсена за проникновенную речь и выражали Йону свои соболезнования. Йону показалось, что многие из тех, кто пришли на траурную церемонию, хорошо его знали, однако по мере того, как он здоровался с новыми людьми, все подходившими и подходившими к нему и Иверсену, у него сложилось впечатление, что они несколько удивлены, как будто появление Йона здесь явилось для большинства полной неожиданностью.

— Ого, да вы с ним похожи как две капли воды, — достаточно бесцеремонно заявил средних лет человек, подъехавший к ним в инвалидном кресле и представившийся Вильямом Кортманном. Йон отметил про себя, что все его кресло было окрашено в черный цвет, даже спицы — и те были черные. — Жаль, что он так ничего тебе не рассказал, — продолжал Кортманн, однако тут же умолк, встретившись глазами с изумленным взглядом Йона. — Впрочем, нам пора ехать дальше, — поспешил сказать он, обращаясь к одетому в черное человеку, стоявшему в одиночестве рядом. Тот моментально встрепенулся и направился к ним.

— Однако вскоре мы снова увидимся, — сказал человек в инвалидном кресле. — Весьма рад буду опять работать с Кампелли.

Йон не успел ничего ответить; кресло резко развернулось, и Кортманн в сопровождении своего спутника отъехал от часовни.

— О чем это он? — спросил Йон у Иверсена.

— Ну-у… это один из нашей читательской группы, — отвечал тот, слегка помедлив.

— А что это за работа, о которой он говорил?

— Давай-ка пройдемся, — поспешно сказал Иверсен, увлекая Йона за собой.

Сойдя с усыпанной гравием площадки, они пошли по тропинке, ведущей вглубь кладбища. Острые, как лезвия ножей, лучи низкого осеннего солнца, проникая сквозь листья деревьев, рисовали на дорожке перед ними яркий причудливый узор. Некоторое время Йон и Иверсен шагали в молчании, пока не дошли до старой части кладбища. Кустарник там был таким густым, что, несмотря даже на то, что уже начала опадать листва, сквозь него практически ничего не было видно.

— Твой отец любил гулять здесь, — сказал Иверсен, с видимым удовольствием принюхиваясь к воздуху.

Йон кивнул:

— Знаю. Однажды я приходил сюда вместе с ним. Мне тогда было лет девять — во всяком случае, еще до того, как… — Йон умолк и, нагнувшись, поднял с земли желудь. Рассеянно вертя его в пальцах, он продолжал: — Помню, я изображал тайного агента, потихоньку крался за отцом, следил, представляя себе, что он шпион, который должен встретиться с сообщниками и передать им секретную информацию. — Йон покашлял и отшвырнул желудь. — Кажется, я был слегка разочарован. Он просто бродил между могилами, и больше ничего. Временами, правда, он останавливался, присаживался и начинал зачитывать что-то вслух из принесенной с собой книги, как будто читал мертвым.

— Весьма на него похоже. — Иверсен усмехнулся. — Он всегда нуждался в публике.

— Мне об этом ничего не известно, — сухо заметил Йон. Беседуя так, они достигли выходящей на Нёрреброгаде стены кладбища. Расположенные возле стены могилы тонули в зарослях дикого плюща, который обрушивался на них в виде зеленого каскада.

— Надеюсь, ты понимаешь, что букинистический магазин отца теперь принадлежит тебе? — спросил Иверсен, глядя на тропинку прямо себе под ноги.

Йон застыл как вкопанный и устремил взгляд на Иверсена; тот сделал еще пару шагов, тоже остановился и обернулся.

— Он не оставил никакого завещания, и ты, как единственный родственник, теперь наследуешь все, — сказал Иверсен и пристально посмотрел на Йона. В глазах старика не было и тени сожаления либо зависти — лишь какое-то странное выражение тревоги или, быть может, испуга.

— Мне это как-то даже и в голову не приходило, — откровенно сознался Йон. — Так вот на что намекал Кортманн, говоря, что мы снова увидимся?

Иверсен кивнул:

— Ну да, что-то в этом роде.

Отведя глаза, Йон снова зашагал по тропинке.

— Я был убежден, что Лука все оставил тебе, — после паузы сказал он. В голосе его звучало искреннее недоумение.

Иверсен пожал плечами.

— Может, отец надеялся, что ты все же вернешься, — предположил он.

— Что я вернусь?! — выдохнул Йон. — Насколько мне помнится, во время нашей последней встречи это он дал понять, что знать меня не хочет.

— Думаю… нет, я уверен, что у него на то были веские причины.

Дойдя до конца кладбищенской стены, они вышли через ворота на улицу Ягтвай и двинулись по ней направо к площади Рундделен. [12]После мертвой тишины кладбища шум транспорта был даже приятен уху.

— Не желаю иметь со всем этим ничего общего, — решительно заявил Йон, когда они вновь свернули на Нёрреброгаде, направляясь к часовне. — Ну да это не проблема — у меня хорошие связи среди адвокатов, которые занимаются подобными делами. Ты всегда был и остаешься единственным, кому все это должно принадлежать по праву.

Иверсен прокашлялся и сказал, повысив голос, чтобы шумящий транспорт не заглушил его слова:

— Разумеется, Йон, это весьма любезно с твоей стороны, но я не смогу этого принять.

— Еще как сможешь, — воскликнул Йон. — Ради тебя и ради меня Лука просто обязан был поступить именно так.

— Может быть, может быть, — задумчиво согласился Иверсен. — Но букинистический магазин это еще не все. Отец оставил тебе не только лавку со старыми книгами.

— Что же еще? Долги?

Иверсен энергично тряхнул головой:

— Нет-нет, ничего подобного, уверяю тебя.

— А ну-ка, Иверсен, давай выкладывай. Не заставляй меня играть в угадайку на похоронах собственного отца. — Йон уже с трудом скрывал раздражение.

Иверсен остановился и положил руку ему на плечо:

— Мне очень жаль, Йон, но сейчас я тебе больше ничего сказать не могу. Видишь ли, здесь решаю не только я.

Йон так и впился взглядом в лицо старика. В голубых глазах за маленькими круглыми очками ясно читались грусть и сочувствие. Наконец Йон пожал плечами:

— Ладно, Иверсен, все в порядке. Разумеется, что бы это ни было, оно может подождать, пока не наступит более подходящий момент. Кроме всего прочего, это дурной тон — на похоронах заводить разговор о наследстве.

С видимым облегчением Иверсен кивнул и ласково потрепал его по плечу:

— Конечно, ты прав. Просто я хотел лишний раз удостовериться, что ты осознаешь все последствия. Давай как-нибудь на днях встретимся с тобой в магазине и все подробно обсудим.