Мурло - Владислав Несветаев Страница 9

Лишь только холодное чёрное небо начало светлеть и смывать серую утреннюю дымку со своего голубеющего лица, во всё горло закричали петухи. Степан Фёдорович разлепил один глаз, в свете утра разглядев убранство своего ночлега, затрясся, потёр друг о друга ноги, сладко завернулся в одеяло и сильнее прижал голову к мягкой подушке. Ему приятно было слышать, как в кухне гремела жестяная посуда, как холодный пол скрипел под чьими-то тяжёлыми шагами, как у входа мурлыкала одна из хозяйских кошек и как кто-то, шепча, громыхал мисками и гладил зверя. Под эти глухие звуки Домрачёв уснул и проспал до половины одиннадцатого. Тогда Гена разбудил его.

Пока Степан Фёдорович спал, Нина успела подоить корову, собрать яйца, высыпать зерно и картофельные очистки курам, вылить псу, которого в семье звали Верный, только что сваренную горячую кашу с косточкой. Катерина тоже встала рано, с петухами. Она долго лежала в кровати, прислушиваясь к глухим звукам. Ей хотелось знать, не гость ли возится в кухне, но, расслышав неродной храп, поняла, что там ходит мама. Кате было неловко за то, что вчера вечером она церемонно встала из-за стола и потом ни словом не обмолвилась с родителями.

Зайдя в кухню лёгкой походкой, она тихонько прошла за спиной матери, поздоровалась, взяла веник с совком и сказала:

— Пойду подмету.

— Чего это ты? — удивилась Нина, не оборачиваясь к дочери. — Я вчера мела.

— Да находили вечером, — сказала Катя и замолчала, ожидая, когда мать что-то ответит, но она тоже молчала, потому девушка подошла к ней поближе и шёпотом проговорила. — Надолго он у нас?

— Не знаю, дочь, — так же шёпотом ответила мать. — Пусть поживёт: вроде хороший человек.

— Хороший-хороший, — пробубнила Катя.

— Не так, что ли?

— Не знаю, — искренне сказала Катя.

— Ну, — закачала головой Нина, — ты давай не груби. Гость как-никак, — Нина тяжело задышала, ибо сама, как и Катя, до конца не знала, как относиться к Степану Фёдоровичу. — Егорка-то сегодня приезжает? — опомнилась она. — Ага.

Катя задумалась. Её рассеянный взгляд следил за движением рук матери, взбивавших тесто для блинчиков.

— Пусть заходит сегодня. Давно не виделись.

— Зайдём, зайдём.

— Как он? Ничего?

— Да ничего, вроде бы, — пробубнила Катерина.

— Ну, хорошо хоть так. Садись давай, поедим, — Нина венчиком указала дочери на стул.

Катя податливо села, смотря на спину матери, опёрла веник о стенку за своей спиной и, положив локти на стол, стала ждать завтрак.

— Колодец подмёрз сегодня маленько, — между прочим сообщила Нина. — Что ж ты до сих пор с него берёшь? — сказала Катя, глядя на струю тёплой воды, бившую из-под крана.

— Чистой хочется, живой.

Катя кивнула.

— Чего ж, так холодно было ночью? — спросила она.

— Да там маленько. Корка тоненькая.

— Ага-а-а, — протянула Катя. — Папа-то на рыбалку сегодня идёт? — Ой, — нахмурила брови Нина и с недовольным лицом махнула полотенцем, — вечно в голову взбредёт. Какая рыбалка? В снегу всё. — Я потому и спрашиваю, — сказала Катя и, повернувшись боком к стене, прислонилась к ней плечом.

Она смотрела в коридор. Её лицо при этом стало задумчивым: брови поднялись, глаза помутнели, рот слегка приоткрылся. У неё часто бывало такое выражение лица, и она старалась контролировать его появление, но, лишь только она закрывала рот, сужала глаза и опускала брови, мысли, клубившиеся в её голове, резко улетучивались. И возвращались, когда лицо принимало прежнее выражение.

В ту минуту Катя думала о матери. Девушка потирала пальцы своих рук и смотрела на родительницу с её грубыми движениями, голосом, руками. «Ужели меня ждёт то же?» — со страхом спрашивала она себя. Волосы у Нины были коротко острижены, седина в них была замаскирована дешёвой золотистой краской. Катя вдруг представила, как кто-то срезает её роскошную гриву, и представила это так ярко, что невольно вцепилась в свои локоны, оставляя в мякоти ладони следы от ногтей.

Нина тонким слоем налила на раскалённую сковороду немного теста, и оно плотно зашкварчало. Кухню наполнил запах выпечки. Когда же Нина переворачивала недожаренный блин, он скомкался под деревянной лопаткой, и она поправила раскалённый кружок пальцами. «Надеюсь, что нет», — подумала Катя.

Гена проснулся к десяти часам, когда Катя вышла в магазин за продуктами. Он недолго полежал, послушал, как храпит Домрачёв, и лениво побрёл умываться. Гена работал на местном маслозаводе, но сейчас он был в отпуске. Отдыхать оставалось четыре дня, и, ощущая приближение работы, хозяин невольно хандрил, но в то же время скучал от безделья. На рыбалку он собирался совершенно серьёзно и потому, умывшись, сразу пошёл будить Степана Фёдоровича.

— Степан, Степан! — громко шептал он.

Домрачёв, в дряхлое тело которого успело проникнуть сознание ребёнка, застонал, искренне веря, что его будит отец.

— Пять минуток, — сонно простонал он.

Гена улыбнулся.

— Никаких пять минуток: и так уже до двенадцати дрыхнем. Вставай, Степан, не дуркуй, — строго сказал Гена.

Домрачёв, скуля, лениво открыл левый глаз и, щурясь, взглянул на Гену.

— А, ты, Ген, — разочаровано сказал Степан и закрыл глаз.

— А кто ж? Вставай, кому говорят. А то на рыбалку не поспеем, — Гена стал толкать его в плечо.

— Успеем всё. На машине поедем, — сердито пробурчал Степан Фёдорович.

— Ну, Степан, несерьёзно, в самом деле. Что ж ты, взрослый человек, а будить себя заставляешь как мальчика? Неприлично, честное слово. В гостях ведь, — Гена не хотел задеть Домрачёва — просто хотел его разбудить, но эти слова больно зацепили гостя, и тот, пристыженный, поднялся.

— Вы уж простите, — с испуганным видом, как у подбитого зверька, сказал Степан Фёдорович за завтраком. — Я ж сутки ехал, не спал — вот и заспался у вас маленько, — оправдался он.

— Да что ж я, не понимаю, что ли? — Гена чувствовал себя неловко за то, что отчитал сонного человека.

«Не стоило этого говорить», — подумал он.

— Я не со зла наговорил. А не то опоздали бы на рыбалку.

— Ну на какую рыбалку, Ген? — вмешалась Нина. — Вы ешьте, ешьте, — обратилась она к Домрачёву, голодно смотревшему на блины. — Там снега по колено, — вновь обратилась она к мужу.