Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко Страница 81

— Ого! И кого же?

Я закусываю губу.

— Ни кого. Я пошутила. Сидела дома, кормила ящериц. Куда мне еще тут деться?

— Бедненькая.

— Сама ты бедненькая, — не выдерживаю я. — С сегодняшнего утра я, между прочим, невероятно богата.

— Ммм… Внутренним богатством? Ну-ну… — миролюбиво воркует рыжая бестия, опять принимаясь с наслаждением внюхиваться в свои пропахшие Арно волосы.

Выздоравливающему прописан сон, но я не ложусь. Засев в засаде на втором этаже, я выглядываю из-за занавески и жду появления Арно. У меня еще осталось одно небольшое, но очень важное дело.

Время снова остановилось. С первого этажа разносится легкое мурлыканье: Жанна все-таки соизволила принять ванну.

— А как же его запах? Смоется! — бросила я ей, проходя мимо.

— Ничего, вечером наработаем новый. Принеси мне сок.

— Сама принесешь.

Я закрываюсь в своей спальне и делаю вид, что читаю, то и дело поглядывая на часы. Арно появляется только к трем. Похожий на пленника с рабовладельческого судна, нагнувшись вперед и шаркая ногами, одной рукой он придерживает на плече двадцатилитровую канистру с питьевой водой. Во второй зажат пакет с апельсинами, манго и ананасами. Влажная от пота кожа лоснится и бликует на солнце.

Остановившись у дверей, наш гость закашливается.

— Дарлинг, ты? А где наш арбуз? — воркует Жанна.

Из моего укрытия за занавеской мне видно, как она выплывает на террасу. Рыжие волосы еще не высохли и распущены по плечам, на мокром, только из ванной, теле нет ничего, кроме соблазнительно прилипшей к нему полупрозрачной комбинации. Не успевает Арно поставить канистру на землю, как она прижимается к нему своими силиконовыми тыквами и ищет губами его губы.

Я не уверена, что француз задержится здесь надолго и тороплюсь спуститься.

— Привет, — бросаю я ему как можно небрежнее, старательно отводя глаза в сторону.

Все идет по плану, пациент идет на неминуемую поправку, есть только одно осложнение: не скоро теперь я решусь посмотреть французу в его смеющиеся карие глаза.

Арно отстраняет прилипшую Жанну, одаривает меня загадочной ироничной улыбкой и кивает.

— Привет. Как спалось? — спрашивает он.

— Мне? Мне — очень спокойно. Просто отлично. Свежий воздух идет мне на пользу. А что? — напрягаюсь я.

— Ничего, — гость качает головой и опять бросает на меня какой-то непонятный взгляд.

— Боже, ты весь мокрый! Откуда это? — Жанна с видом рабовладелицы оглядывает свое новое приобретение.

Она бы еще проверила, чистил ли он сегодня зубы.

Арно пожимает плечами.

— Наверное, канистра протекла, пока я ее нес.

Но Жанна уже ухватилась за его майку и резким рывком сорвала через голову.

— Я повешу, пусть высохнет.

Пытаясь сопротивляться, Арно протягивает руку за Жанниной добычей и на миг оказывается повернутым ко мне спиной. Меня бросает в жар от свежих пунцовых царапин, горящих на его загорелой коже. Они кажутся мне похожими на следы от розг и, глядя на них, я чувствую, что меня словно ударили в эту секунду такими же — вощеными, тугими, с садистски завязанными жесткими узелочками, и не по спине, а прямо в распахнутое, голое, наспех выдранное из груди пульсирующее сердце. Как будто почувствовав что-то, Арно немедленно оборачивается и перехватывает мой взгляд, как бы цепляет его магнитами своих глаз, насильно отрывая от кровавых полос. Застигнутая врасплох, я подчиняюсь, промедлив лишь долю секунды, отдаю ему свои глаза и разрешаю поднять их выше, к его лицу. Мы смотрим друг на друга. Он слегка наклоняет голову и вопросительно изгибает брови, но взгляд его серьезен и немного удивлен, более того, мне мерещится в нем чуть ли не упрек.

Я молча отворачиваюсь и смотрю, как пропустившая всю эту немую сцену Жанна царственным жестом кидает майку на раскаленные камни. Мне приходит в голову ужасная мысль, что, пожалуй, здесь она высохнет чуть быстрее, чем мне надо. Арно необходимо задержать у нас. Я беру себя в руки. Главное, чтобы голос не задрожал.

— Дорогая, сделай труженику кофе или… лучше выжми ему свежий ананасовый сок, — говорю я с надеждой, что пока московские ручки моей подруги справятся с таким сложным процессом, как очистка ананаса, пройдет как минимум минут двадцать. Как раз столько, сколько мне необходимо на мое предприятие. — А ты сядь, погости у нас, покури, — обращаюсь я уже к Арно.

Мне хочется хотя бы мельком дотронуться до его кожи, хотя бы для того, чтобы потянуть его вниз, в кресло, но рука замирает в нерешительности в сантиметре от его предплечья.

— Я скоро вернусь. Дождитесь меня.

Схватив сумку, я бросаюсь вниз по камням в сторону пляжа.

— Куда это она? — озадаченно спрашивает Жанна.

— Ну мало ли, какие у человека могут быть срочные дела… — отвечает ей Арно, и мне опять мерещится непонятная ирония в его голосе.

Вдоволь наползавшись под окном Арно и даже (от усиленного рвения) ободрав себе колено, я прихожу к выводу, что мой браслетик испарился. Вероятно я сама вчера затоптала его, когда пыталась нащупать тонкую цепочку в траве. Почва под окном рыхлая, жалкая тропическая растительность изрядно примята, и рыскать дальше уже не имеет смысла и даже опасно: чем дольше я тут вожусь, тем больше остается следов. Время опять играет в свои дурацкие игры, на этот раз стрелки моих наручных часов словно взбесились и несутся вскачь. Хозяин может появиться в любую секунду, и я подозреваю, что, увидев меня на карачках под его окном, с ободранным коленом, с руками, черными от земли, он обо всем догадается. Лучше пускай браслетик навсегда будет похоронен на этой лужайке, ключик от счастья не достанется никому, а, впрочем… верить в такие глупости и вовсе нелепо. Оглянувшись напоследок, я отряхиваю руки и спешу убраться отсюда подальше.

Пролетев через пляж и взбежав на свои скалы со скоростью опытной горной козы, я останавливаюсь перед домом перевести дыхание. Терраса уже пуста. В первую минуту мне приходит в голову, что любовники закрылись в Жанниной спальне, и я замираю от возмущения, пораженная перспективой опять услышать их стоны, но скоро разум возвращается ко мне, и я понимаю, что входная дверь закрыта снаружи на ключ. Скорее всего парочка ушла загорать или отправилась снова на экскурсию по острову. Немного странно, что я не встретилась с ними на пляже, но облегчение от того, что их разгоряченные возбужденные тела («двадцать сантиметров полного восторга», «медовые губы», «шершавый язык», «иди посмотри, какой укус») не сплелись в едином любовном танце на втором этаже (моего!) дома настолько сильно, что я разрешаю себе небольшую передышку и сажусь покурить и подумать. А подумать мне, действительно, есть о чем.

Все последние дни слились для меня в сплошную болезненную муку ревности, полностью вытеснив из мыслей то, что, по идее, должно бы сейчас волновать меня больше всего. Я откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза. В голове наспех прокручивается кино: дешевое, никак не мировой шедевр, а непрофессиональное, почти наивное, снятое на прыгающую в руке домашнюю камеру. Смутно маячит название фильма: