Сестры Лилит. В 3 частях. Часть 1. Алая завеса - Александр Студницын Страница 8

Так вот, люди более всего на свете жаждут самого страшного преступления, но не хотят стать убийцами. Им нужна роль жертвы, которой можно сочувствовать, и роль наблюдателя, а тираном пусть будет кто угодно. В случае с цветами — это выражается лишь в равнодушии по отношению к растениям. Лично я обожаю орхидеи и розы, и вообще, когда мужчины их дарят. И они боготворят меня. Преподнося свою нежность, они исчезают с лица земли ради услады женского дыхания, а если речь о букетах на могилу — ради символа. Приходя на работу, я вижу сотни окровавленных смертников, а когда мне дарят какой-нибудь их батальон, то приятнее всего воображать, как дома они займут своё место в пустой комнате и облетят от одиночества. Впрочем, кто бы ни купил букет в «Оранжерее», большинство цветов хоть лишь часы, но существовали ради продавца. Жаль, орхидеи у нас не продают… зато много искусственных букетиков по соседству.

— Некоторые мужчины считают, что женщины сами похожи на цветы.

— О, да! Мы хотим таковыми казаться. Постоянно наблюдая смерть как в театре, хочется самому побыть актёром. Слабый пол яснее сильного усвоил, что любви без жертвенности и вампиризма нет. Потому с радостью рискует собой ради кого-то, кто оценит… хотя часто лишь для себя.

Анна задумалась, опустила глаза и прошептала:

— Я исчезну ради растений-уродов, которым не нужна. Кроме них, никто не пожалеет. Для них оранжерея — моё тело.

В дверь кто-то постучал.

Прохожий? По инерции открыв дверь раньше хозяйки, глаза её слушателя наткнулись на встревоженное и злое лицо старухи. Неизвестная напоминала состарившуюся медсестру. О профессии, связанной с медициной, твердили неуловимые флюиды.

— Слышали крик? — несколько презрительно бросился вопрос в комнаты.

— Где-то на улице кто-то орал, да. Это слышали.

— Только сначала на улице, — глаза гостьи налились слезами. — У нас под боком, в соседнем подъезде. Кровь по всем стенам. Убили мальчика, рот тряпкой заткнули, всего искромсали.

Женщина вздохнула укоризненно и попросила воды.

— Милицию вызвали? — спросила Анна.

— Конечно.

Пока мы говорили о цветах и насилии, человека резали за парой стен на лестничной клетке. У ещё минуту назад жестокой продавщицы на лице вырисовывалась тревога. Поразительная перемена, которую я не ожидал найти. Провожая ночную гостью, девушка казалась усталой.

Закрыв за вестницей железную дверь, Анна посмотрела в сторону привычно, ничего не выражая, и произнесла:

— Мертвецы убили его. Я виновата. Выпустила духа, не отблагодарив и не удержав. Учитель говорил, именно так и происходит это. И незнакомец всегда рядом.

— Женщина из соседнего подъезда к тебе часто заходит?

— Да почти никогда.

Прохожий, который мог наблюдать за нами, медленно удалялся к двери, аналогичной входу на нашу лестничную клетку. Лирика лирикой, но кровь всех возбуждает сильнее. В толпе опьянённых горем, прошедшим мимо их семей, мужчины курили, а женщины суетились и лгали. Разговоры нависли над телом как тучи.

— Парня растерзали.

— Судя по всему, изначально убить хотели.

— Если убить решат, ничто не спасёт. Правда, недавно в газетах писали про то, как парня прикончили, а он сам встал, дошёл до дома, позвонил соседке, практически мёртвый. Но не знаю, может, преувеличивали. Удивительная воля к жизни.

— И что потом с ним?

— А ничего, с ума сошёл, говорят. Хотя из комы вышел. Но не живётся больше.

Прохожий, который мог наблюдать за нами, медленно удалялся, оставляя за собой смятение. Выходя на свежий воздух, буквально столкнулся с женщиной, от которой пахло больницей. Подозрительный взгляд кольнул незнакомца. Но душа убитого смогла покинуть здание незамеченной. Кто-то даже пытался дать ей закурить.

* * *

Через полчаса Анна показывала мне растения-уроды, ничем не примечательные кусты, кактусы, неизвестные карликовые деревца. Нет, девушка не была пьяна, теперь я знал — она городская сумасшедшая, и сознание подобного смешивалось с восхищением. Встреча с ней трезвой ничего бы не поменяла.

— Наверное, ты их всё-таки любишь. От них ощущается уход и тепло. Они влюблены в свою владелицу, — повторяли мои уста, пока глазам представали всё новые неподвижные формы жизни, обречённые вечно смотреть в окна.

— Любовь — это материал, из которого сотканы души каждого из нас. Без неё ничто не обходится, но она не движет миром. Процессы идут в заведённом порядке, не обращая на нежности никакого внимания. Вот и я умру среди тех, кто меня как бы любит, но на самом деле принося жертву.

— У тебя в глазах спрятана пустота. Когда смотришься в них, думаешь об огромных ледяных озёрах. В них тишина и покой, подобные гибели, о которой не стоит жалеть.

Может, я просто устал и хочу схожего безмолвия… Кругом всяким типам непременно нужно знать про то, как моё самочувствие и остальное, пересекающееся с темой трагедии, случившейся со мной месяц назад. Если бы только попасть в другое общество? Встретиться снова с Денисом — мечта для меня. Это бы казалось возвращением в прошлое, где не случалось событий последнего года. Твои глаза заменяют, однако, и воспоминания о брате.

— Большинство людей боятся моих взглядов. В них есть изъян, покалеченность. Наверное, твои симпатии основываются во многом на отречении от большинства. Старые дома, я, друг, который, вероятно, преступник… Интересно, что за естество дремлет за твоим лицом? Только не пойми меня неправильно. Откровенно говоря, мы все одинаковые. А наш мир — фикция, пусть и настойчивая. Но ведь есть и реальность?

Поправляя алые шторы, я отвечал:

— Как, по-твоему, он устроен?

— Не знаю. Может, у тебя есть мнение?

— Довольно глупо устроен… Если бы сюда вошёл неизвестный и доказал способность изменять мир, я бы попросил его изменить лишь одну деталь в массовом сознании. Убить дьявольскую всеобщую убеждённость в наличии у себя индивидуальности. Складывается впечатление, будто только мой ум не способен осознать, чем он отличается от окружающих. Люди верят в своё эго с несокрушимой убеждённостью. Но если бы нашёлся человек, подвергший сомнению их иллюзии, началась бы революция и освобождение. Когда всякий жаждет души, но не обретает, истина начинает проникать в сознание. Кстати, о нём… не исключаю, что оно бессмертно, но ничего уникального и мистического в себе не содержит. Предполагаю, что когда люди начинают понимать подобное, жизнь раскрашивается в яркие краски, и объявляется война, вернее соревнование всех против всех за право обладать личностью. Ты спрашиваешь, что за естество есть за моим лицом? А я не помню, действительно не помню. Это первый симптом после моей выписки, не дающий спокойно спать.

— Зато его помнят другие. А кое-кто знает.

Мы присели на диван. Я смотрел в глаза Анне и засыпал. Слова, доносящиеся с берегов ледяных озёр, соединялись с пульсацией крови. Алые губы двигались и произносили, казалось, заклинания. Одновременно мне думалось, что растения с подоконников образовали лес, с озером посередине. В хорошую погоду здесь, наверное, удивительно светлая комната.