По ее следам - Т. Р. Ричмонд Страница 75

Она устроилась на самом краешке стула.

– Давай-ка, Доктор Смерть, ты возишься со своим исследованием сутками напролет. Поделись наконец выводами.

Н-да, любезностей и разговоров о погоде ждать не стоит. Тридцать лет назад наша беседа оборвалась на точно такой же ноте.

– Если ты считаешь себя таким суровым интеллектуалом, может, объяснишь, что случилось с моей дочерью, а? Я жду.

В кабинете пахло алкоголем, но запах исходил не от Лиз, а от бокала красного вина на моем столе. Из глубин памяти поднимались старые воспоминания, зыбкие, постыдные.

– А что, если она и вправду покончила с собой?

– Лиз, она не делала ничего подобного.

– Меган с тобой не согласится.

– Я бы не стал всерьез воспринимать каждое слово мисс Паркер.

– Постарайся побороть свою антипатию, это нелепо. Ты публично раскритиковал девочку, назвал «выдумщицей». Сущее ребячество.

Я хотел было процитировать слова Флисс о том, что Мег явно испытывает ко мне нездоровый интерес, но вовремя удержался. Говорить с Лиз о жене – было в этом что-то в корне неправильное; как и рассказывать Флисс о сегодняшней встрече.

– Меган была ее лучшим другом.

Я оказался в затруднительном положении, Ларри. Мы с Алисой виделись в ночь ее смерти, долго выясняли отношения, как ты помнишь, и она страшно разозлилась. Одно я могу сказать точно: люди, готовые совершить самоубийство, ведут себя совершенно иначе (делиться своим мнением с Лиз я пока не готов; о нашем разговоре с Алисой никому не известно). Да и кроме того, собирая по крупице мельчайшие подробности чужой жизни, волей-неволей составляешь четкое представление о личности этого человека. Она просто не могла покончить с собой.

– Лиз, – начал я. Почти протянул руку.

– Самоубийство – единственное, во что я отказывалась верить. И теперь все вокруг убеждают меня в обратном.

– Нет, Лиз. Она была сильной.

– Джем, старый ты осел, самоубийство – не проявление слабости. Самоубийство, как и депрессия, – болезнь сильных.

Она разглядывала мой офис. Пустой лоток для писем, папки с документами, каменное пресс-папье, которое Лиз подарила мне много лет назад. Я вспоминал гостиничные номера, кафе у обочины, ссоры, эластичное кружево ее белья.

– Я не могла смириться с такой версией событий, не могла поверить, что моя малышка настолько отчаялась. Восемь месяцев отрицания… Но тут как ни отрицай, все равно ничего не поделаешь.

Под глазами глубокие тени – тоже мучается от бессонницы. Вот мы с ней вдвоем на концерте; или едим макрель в комнате, обитой деревянными панелями; маленький пансионат в провинциальном приморском городке, пока еще никому не известный; липкие кожаные сиденья в моем спортивном авто. Воспоминания всплывают одно за другим – слоями, наносами, как в скальной породе.

– Да и вообще, она прислала мне эсэмэску.

– Эсэмэску? Какую эсэмэску?

– Ночью, в двадцать минут первого. А я заметила только утром.

– Какую эсэмэску, Лиз?

– Поначалу я не обратила внимания. Что тут такого? Алиса вечно пишет сообщения после пьянки. Но к десяти часам она по-прежнему не отвечала на звонки, и я уже не находила себе места. Потом раздался стук в дверь – на пороге стояли полицейские, мужчина и женщина. Я сразу поняла, что случилась беда: личные визиты наносят только родственникам погибших. – Она поскребла пятно на подлокотнике. – Я прочитала это сообщение обычным воскресным утром. И после этого обычная жизнь закончилась.

– Лиз, послушай меня! Что за эсэмэска?

– Цитата из Сильвии Плат, чтоб ей пусто было. «Лежать в траве…». Строчка про самоубийство.

Она лизнула палец и принялась скрести пятно на подлокотнике с удвоенным усердием.

– Не оттирается, – пробормотала Лиз, и сострадание тисками сжало мне грудь. – Журналисты пронюхали обо всем, кроме этого сообщения. Мне было страшно взглянуть правде в глаза: ее последние слова могли означать только одно… Как смириться с таким исходом? Я утаила его ото всех, даже от Дэвида.

– Полиция…

– Следователи в курсе, но больше никто не знает. Тем, которые пришли с новостями, я тоже ничего не сказала. У Алисы почти не осталось секретов. Это ее последняя тайна, и никто не имеет права совать туда свой нос.

Воцарилось напряженное молчание, будто после изнурительной ссоры.

– Я сразу поняла, что она перебрала с выпивкой. На трезвую голову Алиса не допустила бы неточности в цитате. – Лиз всхлипнула, на лице появилась слабая улыбка и тут же исчезла. – У тебя всегда на все есть свое мнение. Что скажешь, Джем?

Совсем как тридцать лет назад, когда она презрительно бросила мне в лицо: «Ты не собираешься бросать жену, да?» Моя безумная страсть привела к неизбежной трагедии, столкнула Лиз в бездну. Теперь же на смену прежней одержимости пришло другое, незнакомое чувство: глядя на ее отчаяние, я желал одного – облегчить боль.

– Полагаю, что служители правосудия рано или поздно придут к правильным выводам. Но тебе лучше уйти. Хочешь, отвезу тебя домой?

– Слишком далеко ехать.

– Мне несложно. Ты же знаешь, что для тебя я готов на многое.

– На твоем месте я бы не рискнула встречаться с моим мужем.

Я снова наполнил бокал, и перед глазами сразу всплыл образ Лиз – темные пятна от красного вина на зубах. Меня мучила совесть, Ларри, но поверь мне, я не совершал ничего дурного. После этой неожиданной встречи я отправился домой, где меня ждала другая женщина с такими же седеющими волосами – обычный шестидесятилетний мужчина, который страдает от изжоги и близоруко щурится, разглядывая информационные табло на вокзале. Тридцать лет назад события развивались точно так же, но тогда я был другим человеком: носился по живописным дорожкам на сверкающем спортивном авто, мог отыграть пять партий в сквош, а потом запрыгнуть на велосипед и умчать прочь. И ничего не знал о раке.

– Дэвид в курсе, что ты здесь?

– А сам как думаешь?

Как в 1982-м, вопросом на вопрос.

– Дэвид и Робби квохчут надо мной, как наседки. Но мне не нужна опека.

– Ты сильная.

– Нет. Разве сила тут поможет? – Она обхватила себя руками, словно пытаясь согреться. Позади нас стоял диван, на котором восемь лет назад спала ее дочь, напившись до беспамятства. – Джем, я очень люблю своего мужа.

– Журавлиная верность?

– Ага, журавлиная. Сплетники выдвинули теорию о том, что Алиса – твоя дочь. Ты наверняка заметил.

– Ерунда, – отмахнулся я. – Деверё сочинил. У нас с ним кровная вражда.

– Дэвид хороший человек. Я бы никогда ему не изменила.

Алиса всегда напоминала мне о Лиз. Но в то мгновение, Ларри, причинно-следственные связи сместились: я смотрел на эту женщину и видел Алису.