Скажи мне, где я - Адриана Мэзер Страница 75

– Так, – говорю я. – Самой мне не справиться, поэтому буду думать вслух. Присоединяйтесь, если что-нибудь придет в голову, потому что пока я только напрасно трачу время.

Аарья театрально прижимает руку к груди:

– Ты же не думала, что я стану держать свое мнение при себе, лишив вас возможности ознакомиться с моими глубокими размышлениями?

Я перевожу взгляд с бумаги на Эша, игнорируя Аарью.

– Нам известно, что до сих пор мы с Эшем должны были расшифровывать все послания вместе, так что вряд ли это чем-то отличается. Возможно, в нем тоже есть нечто, что вы все знаете, а я нет. – Я откашливаюсь. – Посмотрим… начинается со слов: «На улицу выйдем, изменой ведомы». – Замолкаю. – Тут мне ничего в голову не приходит. Честно говоря, вообще не похоже на что-то, что мог бы сказать мой папа. – Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть, есть ли у кого-нибудь какие-либо соображения, но все молчат. – Дальше он пишет: «Первый сезон будет смерти открыт». Странно, но слова «сезон смерти» он действительно однажды произнес при мне. Всего один раз, когда мне было шесть лет.

– И он рассчитывал, что ты это запомнила? – недоверчиво спрашивает Эш.

– По правде говоря, да… Это часть истории, которую мы рассказывали друг другу много раз. И… постойте… знаете что? – Чувствую проблеск надежды. – «Час перемен и день выбран искомый» – это тоже может иметь отношение к той истории. – Я читаю следующую строчку. – Но «Львиный вожак будет нами убит» ничего для меня не значит, помимо явной идеи убить Джага.

– Шифр, основанный на личном опыте, – говорит Эш. – Это совпадает с шаблоном.

– Точно, – соглашаюсь я.

– Ну, рассказывай, Эмбер, – настаивает Аарья. – Когда твой отец говорил тебе все это?

Я выгибаю бровь в ответ на прозвище.

– Так, ну, мама умерла в октябре, в год, когда мне исполнилось шесть. В начале декабря у нас не было никакого обычного предпраздничного веселья. Все казалось… неправильным.

Инес сочувственно глядит на меня, а вот Аарья, похоже, сгорает от нетерпения.

– Но как-то вечером, – продолжаю я, – папа зашел ко мне в комнату со стопкой праздничных журналов… у вас такие были? Ну, такие, где все одеты в ужасные рождественские свитера и выглядят как катающиеся на коньках манекены?

Инес качает головой.

– Ну, не важно. В общем, он пришел, бросил эти журналы мне на кровать и велел мне сесть. Он сказал, что зима всегда была в нашей семье любимым временем года, и будь он проклят, если позволит ей превратиться из самого счастливого времени в сезон смерти. Он сказал, что с этой зимы мы начнем новый отсчет времени и она будет нашей первой зимой.

– То есть под «сезоном смерти» может подразумеваться зима, – говорит Эш.

– Верно, – отвечаю я, чувствуя себя увереннее. – Он сказал, что мы будем относиться к этой зиме как к первой в нашей жизни и пора что-то менять. Велел мне выбрать день, любой день в декабре, и мы заведем новую традицию, нашу собственную, которая никак не будет связана с предыдущими годами. И я выбрала двадцатое.

– Гмм, – бурчит Аарья, обдумывая все это. – Зима и двадцатое декабря.

– Странно то, что эта дата была пять дней назад, – говорю я. – Да и двадцатое декабря – и так ясно, что это зима, зачем повторять дважды?

– Возможно, декабрь тут роли не играет, – вступает в разговор Инес.

– То есть?

– Он просил тебя выбрать число, верно? И ты выбрала двадцатое. Так, может, тут важна зима и номер двадцать? Например, это может быть адрес.

Я округляю глаза. Неужели это действительно зацепка, которую я ждала все это время?

– Инес, я думаю, ты гений!

Эш хватает атлас Соединенного Королевства и раскладывает его на столе. Открывает карту Лондона, и мы все склоняемся над ней.

Всего несколько секунд спустя Эш опускает палец.

– Нашел! Уинтер-стрит.

– И Уинтер-авеню, – говорит Аарья, указывая на противоположную часть города.

Секунду молчим, а потом мы с Эшем хором говорим:

– «На улицу выйдем…»

– Ну что ж, – улыбается Аарья, – значит, Уинтер-стрит, дом двадцать.

– Или Уинтер-стрит, дом один, – говорю я, – поскольку в стихе написано «первый сезон будет смерти открыт». Это может быть, к примеру, Уинтер-стрит, дом один, квартира двадцать.

Аарья смотрит на меня с уважением.

– Да, да, может быть.

– Но как же последняя строчка? – спрашиваю я.

– Лично я думаю, – отвечает Эш, не давая Аарье встрять, – что стихотворение замаскировали под угрозу на случай, если его найдет кто-нибудь другой. На самом деле это гениальный шифр.

– Адрес, – повторяю я и встаю.

Мне не терпится скорее попасть туда. Надо рассказать Лейле.

Аарья уже на ногах, проверяет оружие в сапогах и на поясе.

– Я понимаю, что у нас действительно очень мало времени на поиски твоего отца, но просто хочу заметить, что идти в место, о котором, возможно, знает Паромщик, без предварительного наблюдения – ужасная идея.

– Если ты хочешь быть в безопасности, Аарья, оставайся дома, – повторяет Эш ее собственное замечание из предыдущего разговора.

Я хватаю пальто и перчатки и бросаю Эшу его пальто. Меньше чем через минуту мы выходим за дверь.

* * *

Эш ведет машину по улицам Лондона, а я сижу рядом с ним, барабаня пальцами по колену и теша себя надеждой, что на этот раз мы наконец найдем папу, а не очередную его наводку. Мы мчимся наперегонки с Паромщиком, но нет никакой уверенности, что эта гонка приближает меня к папе. Я бы еще лет десять не хотела увидеть очередную наводку.

Эш поглядывает на меня, то и дело анализируя мое лицо.

– Мы должны что-нибудь знать? – спрашивает он.

Я качаю головой.

– Да нет. Просто… это сообщение от папы… оно… – Я поворачиваюсь к Эшу: – Это стихотворение. Папа не пишет стихов, – повторяю я то, что уже говорила.

– Как видно, пишет, – подает голос Аарья с заднего сиденья.

– Думаешь, сообщение было изменено? Оно не от него? – спрашивает Эш, игнорируя Аарью.

– Нет. Это его почерк. И оно вполне в духе других наводок, которые он нам оставил. Просто… внезапно, после семнадцати лет, в течение которых он растил меня в маленьком городке далеко от Стратегов, разговаривал со мной не как Стратег и учил меня не свойственным Стратегам ценностям, он вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов.

– А еще твой отец врал тебе всю твою жизнь, не так ли? – говорит Аарья, заслужив укоризненный взгляд от Эша в зеркале дальнего вида.

– Да, – соглашаюсь я. – И я пытаюсь смириться с этой мыслью, хотя не могу сказать, что мне это нравится. Но отправить меня к Логану и на бал к Львам – это совсем другое. Почему он добровольно поставил меня под угрозу… чтобы испытать меня? Все, что я о нем знаю, говорит мне, что он не стал бы этого делать, но мы почему-то едем по адресу, который он с легкостью мог бы спрятать на дереве возле нашего дома, вместо того чтобы посылать меня на бал Львов? Что это за родители, которые способны так поступить с собственным ребенком?